Опаленные страстью

Одним движением руки он развязал пояс на ее халате и замер, увидев под ночной рубашкой два холмика ее грудей. Аннели пришла в смятение и вдруг почувствовала себя совершенно беспомощной. Противиться его ласкам у нее не было сил, если учесть к тому же, что она слегка опьянела от выпитого вина. Воспользоваться ее состоянием мог только подлец. Эмори это понимал, но уже потерял над собой контроль. Зарывшись лицом в ее пышные волосы, он скользил рукой по ее телу все ниже и ниже и все сильнее прижимал ее к себе, пока она не ощутила его возбужденную плоть.

Судорога пробежала по телу Аннели, и она вся сжалась, но не оттолкнула его. Он пощекотал пальцем ее затвердевший сосок и застонал от вожделения. Снять с Аннели корсет не составило никакого труда. Теперь оставалось лишь добраться до ее лона. Эмори проклинал себя. Нежность, которую он испытывал к Аннели, уступила место безумной, всепоглощающей страсти. У нее было чертовски красивое тело. Он погладил ее живот, рука опустилась ниже и нащупала под тонкой рубашкой пушистый бугорок. Затем его пальцы вошли в ее лоно и стали ласкать его, раздвигая два нежных лепестка все больше и больше, пока рубашка не стала влажной. Аннели стонала и вздрагивала, выгибаясь ему навстречу.

Эмори прошептал что-то ей на ухо, но она была слишком возбуждена, чтобы понять смысл сказанного. Она слышала о сексуальном наслаждении, получаемом в результате таких греховных манипуляций, но сама ничего подобного не испытывала. Какой стыд, мелькнула в голове мысль; как она могла допустить, чтобы совершенно посторонний мужчина проделывал с ней такое? Но голос страсти заглушал голос разума. Она на миг открыла глаза и увидела свое отражение в оконном стекле. Халат распахнут, грудь обнажена, губы Эмори прильнули к ее шее, а его пальцы…

Из груди Аннели вырвался крик. Она высвободилась из его рук, схватила бархатное покрывало и, прикрывшись им, забилась в угол, тяжело дыша и с ужасом глядя на Эмори Олторпа.

— Аннели…

— Не подходите ко мне! — крикнула она, сжавшись в комок и натянув покрывало до самого подбородка, когда он сделал шаг по направлению к ней.

Эмори остановился.

— Аннели, простите меня. Я сожалею. Я не хотел вас напугать.

— Нет, вы просто хотели меня изнасиловать! Воспользоваться мной, чтобы потом было что вспомнить.

Ее сарказм ранил его, но ему нечего было возразить.

— Вы правы. Вы абсолютно правы, и мне остается лишь просить прощения. Я скотина, подлец, вы можете презирать меня, проклинать, как последнего мерзавца, но поверьте, я никогда не причинил бы вам зла, не опорочил ваше доброе имя!

— Красиво звучит, — с иронией произнесла Аннели, — особенно после того, как вы только что это сделали.

Эмори запустил пятерню в волосы и заметался по комнате.

Аннели наблюдала за ним, все еще дрожа. Прикоснись он к ней сейчас, и она упала бы в обморок.

— Я признаю, — наконец сказал он, — что это была дерзость с моей стороны.

— Дерзость?

— Ну хорошо, наглость. Но этого недостаточно, чтобы поставить на груди клеймо падшей женщины и стать к позорному столбу.

— По-вашему, может, и недостаточно. Но кто вы такой, чтобы об этом судить? Скотина, подлец, который не помнит, есть ли у него жена, и пытается соблазнить другую женщину в ее спальне.

Он на миг отвел взгляд и, когда снова повернулся, покачал головой.

— Я не женат.

— Вы уверены?

— Я не смог бы поклясться в этом на Библии, но если бы в моей жизни была женщина, которую я любил бы настолько, чтобы жениться на ней, — он перевел дух, — вряд ли я терял бы над собой контроль, находясь рядом с вами.

Как бы то ни было, Аннели не хотела, чтобы он терял контроль над собой. За последнюю неделю она столько всего натворила! Нарушила все мыслимые и немыслимые приличия и правила поведения, обманула брата, солгала представителям власти, укрывала преступника и разрушила свое будущее. И все же она хотела его, «сильно, неистово, каждой клеточкой своего тела. Эмори тоже хотел ее, она это видела и потому еще больше страдала. Страдала и боялась. Он, как и Аннели, боролся со своим желанием, но это нисколько ее не успокаивало. Наоборот, вызывало тревогу. Аннели не в силах была произнести ни слова. Эмори неверно истолковал ее молчание.

— За эти десять минут ничего не изменилось, — сказал он. — Давайте разбудим моего брата.

— Зачем?

— Он священник, не так ли? И может обвенчать нас без обычных формальностей. Если, конечно, вам от этого станет легче и вы покинете наконец свой чертов угол.

— Вы решили сделать мне предложение, чтобы получить то, чего добивались с самого начала? Или хотите загладить свою вину?

Эмори прищурил глаза.

— Мадам, пожелай я взять предмет вашей гордости, тщательно защищенный одеждами, я сделал бы это за считанные секунды. Я хочу жениться на вас не для того, чтобы уложить. Я бы не стал предлагать вам руку у сердце, если бы даже это помогло мне поскорее покинуть эти места.

— Вас ничто здесь не держит, вы можете уйти прямо сейчас, сию секунду, — выдохнула она, покраснев от обиды. Ей хотелось ударить его.

Он еще долго смотрел на нее в темноте, потом вежливо поклонился.