Опаленная колыбель

Тут Дымок в самую точку попал. Наркотик, который он мне из аптечки вколол, действовать уже перестает. И оказывается, убивать свою любовь с первого взгляда своими же руками не только трудно, но и больно. Руку дергает от плеча до самых кончиков пальцев. Ну, то есть до того места, где эти кончики раньше были — пока я их в кашу не разбил. И это только начало… Еще минут пятнадцать, а потом остатки наркотика в крови разложатся, и я от боли на стенку полезу.

Хорошо, мы до генеральской резиденции быстро долетели.

Правда, не очень понятно, куда именно. Под звездами да под тонким серпиком луны много не разглядишь. Видно только, что вокруг холмы громоздятся, а в одной из расщелин вход в туннель мерцает.

Хотя какой это туннель — так, одно название. Совсем неглубоко мы спустились, метров на пятьдесят, не больше — и сразу улица начинается. Ни шлюза, ничего! Да и сама улица — узкая, невысокая. Освещение какое-то странное… Вроде, и лампы часто развешаны, вроде, и яркие они — даже глаза режут. Но свету от них словно не хватает — это спектр освещения паршиво подобран. Настолько отвратно, будто о подборе спектра здесь вообще не слыхивали.

А когда глаза к этому дурацкому свету привыкли, присмотрелся я к их городку внимательнее… Может, и правда о подборе спектра здесь не слыхивали? Не до того им, похоже — трубопроводы на потолке ржавые, у кабелей изоляция изодрана… А уж как люди одеты! У нас на краю города и то лучше!

Только Дымок флаер посадил, мы еще даже из флаера вылезти не успели — а генерал Шутемков уже тут как тут.

— Добро пожаловать в наш крупнейший западный форпост! — говорит гордо.

Хотел я ему ухмыльнуться — ну, что вроде как заценил шутку. Но генерал не прикалывается, на полном серьезе гордится своим крупнейшим форпостом… похоже, в этой их Славянской Империи самое лучшее длинна названий и пышность титулов.

А я-то уж губу раскатывать начал, собрался в имперскую армию податься… Нет, рановато я решил оседать, еще поискать придется.

А генерал на нас уже ноль внимания — на наш флаер переключился. Крутится вокруг нашего «Ската», своим техникам команды раздает — почистить, осмотреть, охрану выставить — словно флаер уже его собственный!

Как бы не пришлось нам с флаером расстаться. Дымок что хочет может думать, но генерал в наш «Скатик» уже двумя клешнями вцепился.

Смотрел Дымок на ритуальные танцы генерала, смотрел — и вдруг говорит, как бы невзначай:

— Серж, как твоя рука?

Генерал, конечно, услышал. Еще бы он не услышал! На косяк спорю, Дымок только для генеральских ушей это и спрашивал! А хотел бы меня спросить, говорил бы шепотом. Ну и пришлось генералу радушного хозяина из себя строить. Засуетился он, какого-то человека позвал.

— Собери руку моему гостю, — приказывает. — Ну и вообще, что там еще полагается… И если что не так — пеняй на себя, интел! Роботам отдам!

Я сразу-то не въехал. Не слышал еще, чтобы так пугали — роботами. Наверно, просто странная приговорка? Мало ли в жизни странного…

Но на человека присказка впечатление произвела. Повел он меня по улице, а сам не то что дорогу показывает — щенком вокруг меня крутится, в глаза заглядывает и чуть ли не задом наперед идет, чтобы ко мне, не дай бог, спиной не оказаться.

Сначала мне приятно было себя шишкой чувствовать, но потом противно стало. Интелу этому лет пятьдесят, и по лицу видно — настоящий интел, профессор какой или еще кто стоящий. Да и по имперским меркам тоже не последний человек — на шее у него толстенное ожерелье.

— Слышь, док! — говорю. — Будет тебе щенком прикидываться! Веди меня лучше быстрее в кабинет, а то я сам лучше всякой собаки стану. Так от боли взвою, что мало не покажется, весь город перебужу!

Полегчало доку малость. Покосился он на меня признательно — и дурака валять перестал.

Приводит меня в медицинский кабинет, усаживает. Вкалывает что-то такое, что я руку вообще чувствовать перестал, а в голову словно ваты набили.

И начинает мою руку собирать по полной программе. Для начала взял у меня образцы тканей, поместил в чаны размножаться. Потом промыл руку, антисептиком спрыснул, и начинает кости буквально по кусочкам собирать.

Вообще-то я парень не пугливый, и крови не боюсь. Но рана серьезная. В кисти все кости перебиты, из кровавой каши только острые осколки торчат. А док как начинает мою руку резать и потрошить — словно крысиную тушку препарирует!

Тут уж я не выдержал. Распотрошить-то мою руку док распотрошит. Но крушить не строить…

— Док, — говорю тревожно, — а вы руку-то мне собрать сможете?

Косится он на меня обиженно.

— Через неделю, — говорит, — лучше старой будет. Я, молодой человек, в Абакане лучшим хирургом был.

Может, и был. Только мне это ничего не говорит. Если Абакан — такая же глухомань, как этот задрипанный городишко, с канализационной трубой вместо центральной улицы — то быть лучшим хирургом там немудрено.

И вот тут-то я по-настоящему испугался. А что, если…

— Док! — у меня даже голос задрожал. — Абакан — это так это место называется?

Смотрит док на меня как-то странно, на шею косится — и глазами хлопает удивленно.