Опаленная юность

Тут уже не выдержал наш Анатолий Самарский. Взял баян, растянул меха. Тесно стало песне в трюме. Она наверняка долетела до зенитчиков, которые вели огонь по вражеским самолетам. Зенитки забили чаще.

Потом прозвучала команда «Отбой».

Незаметно шел час за часом. Наши соседи по трюму — бывалые солдаты — вели себя много сдержаннее нас, необстрелянных новичков. Я не понимала, в чем дело. Только потом, в конце пути, один из них сказал:

— Проскочили... Ни на мину не нарвались, ни подлодки нас не перехватили.

Тогда мне стала понятной сдержанность соседей: не хотели понапрасну пугать новичков.

В трюм спустился морской офицер:

— С благополучным прибытием, товарищи! Готовьтесь к выходу!

Мы снова вышли в ночь. Так же держась за вещмешок впереди идущего, спустились по трапу на берег.

Одесса!

Много слышали мы о героических делах ее защитников. А теперь и нам предстояло отстаивать город плечом к плечу вместе с ними. [6]

Мы шли почти сутки по пыльным степным шляхам. Навстречу двигались по обочинам хмурые, молчаливые беженцы. В облаках пыли ревели недоенные коровы. А впереди по горизонту стлался черный дым: горела заскирдованная пшеница.

К Самусеву подошел старик, волочивший на веревке козу:

— Что же, сынок, вы его не остановите?!

Лейтенант смутился под строгим взглядом:

— Мы еще не воевали... Только идем...

— Идите! — сказал старик, да так строго, словно был генералом.

И мы шли без передышки. После полудня миновали полосу горящих хлебов. Теперь впереди по горизонту плыл рыжий дым разрывов, пахнущий взрывчаткой и пылью. А земля под ногами едва приметно вздрагивала, словно от боли.

Смеркалось, когда мы вошли в село, где нас должен был встретить проводник, чтобы отвести на передовую. Половина села была разбита бомбами и уже сгорела. Только дымились развалины.

Погорельцы и беженцы расположились в садах, под призрачной защитой деревьев. Погорельцев сразу можно было определить по закопченным лицам.

Я вошла в один из садов. Под деревьями на земле сидели женщины с детьми. Женщины растирали в ладонях собранные по дороге колосья пшеницы. Растерев колос и сдув плевелы, они разжевывали зерна и кормили детей. Беженка, возле которой я остановилась, давала эту жвачку грудному ребенку. Я по своему малому, но горькому солдатскому опыту знала, что даже от плохо проваренной пшеницы крепко болит живот.

— Что вы делаете? Малышу будет плохо!

— Милая ты моя девушка... — По щекам женщины потекли слезы. — Пропало у меня молоко... Все там осталось — дом, хлеб, молоко и хозяин...

Я отошла в сторонку, развязала свой вещевой мешок, достала сухой паек и отнесла женщине. Самусев и старшина роты видели, что я сделала, — это был явный беспорядок, — но промолчали. Молчали они и тогда, когда другие бойцы тоже отдали свои продукты детям. Да и сами поступили так же, только сделали [7] это очень осторожно, стараясь, чтобы ничего не заметили товарищи.

Вскоре пришел проводник, и мы тронулись в путь.

Ночное небо впереди нас озарялось то ослепительными вспышками ракет, то разноцветной строчкой трассирующих пуль. Справа доносился глухой говор станковых пулеметов, слышались разрывы снарядов. Очевидно, там шел жестокий бой.

Чуть позже мы узнали, что полк, в который прибыла на пополнение наша маршевая рота, несколько дней подряд жестоко дрался с гитлеровцами за небольшой населенный пункт и перекресток шоссейных дорог.

В расположение штаба полка мы попали глубокой ночью. Остановились на короткий привал. Многие бойцы, утомленные долгим переходом, тут же уснули на изрытой снарядами земле. Но вскоре возле нас выросла фигура в белом переднике и белом колпаке. Вертя в руке черпак, нас приветствовал повар:

— Здравствуйте, новички! Котелок на двоих! Угощаю фронтовым завтраком!

— А вкусный завтрак? — сонно спросил кто-то.

— Рисовый плов с баранинкой! Попробуешь — скажешь.

— Тогда стоит подняться.

Выстроившись в затылок друг другу, мы двинулись к полковой кухне.

Плов оказался таким вкусным, что сон сняло как рукой. Тем временем из здания штаба вышли командир полка, старший политрук и лейтенант Самусев. Поздоровавшись с нами, старший политрук сказал:

— Хоть плов действительно вкусный, громко хвалить его не надо. Противник близко. Немцы могут открыть беглый огонь по голосам. Вы не затем сюда так долго шли, чтобы похвалить повара и погибнуть. У нас так не делается. А у нас — это в дивизии, которая носит имя героя гражданской войны Василия Ивановича Чапаева. В нее входит наш полк, куда вы и прибыли.

Потом старший политрук сообщил, что нас направляют на пополнение в геройскую чапаевскую роту, которая сильно поредела в последних жарких боях. Славная рота вот уже несколько дней отражает на своем участке противника, стремящегося прорваться [8] на дорогу к Черному морю. Дорога эта имеет важное значение. По ней двигаются наши отступающие части, измотанные в тяжелых стычках с врагом, а также беженцы, уходящие с оккупированной территории.

Мы наспех доели свой плов и направились вслед за связным из штаба батальона.

— Далеко ли до передовой? — поинтересовалась я.

— Рукой подать.