Оп Олооп

— Как монашка-блудница!.. Какая глупость! Зачем ты позволяешь человеческому нарушать наше спокойствие! Спокойствие суть сосуд из тончайшего стекла, мягко вибрирующего и поющего, когда его наполняет восторг двух влюбленных душ. Бойся расколоть его! Вся благость союза двух сердец испарится. Какой бы незаметной ни была трещина, гармония уйдет. И хотя формально красота будет прежней, вибрации и песни изменятся навсегда.

— …!

— Ах! Происходит что-то странное! Видишь ту бриллиантовую звезду, что освещала нам путь, грива ее лучей исчезла…

— Это из-за нас. Мы надругались над мыслью.

— А эти болезненные краски: розовато-лиловый, красный и серый? И дрожащий бледно-желтый закат?

— Из-за нас. Мы запятнали непорочность.

— А теперь еще и эта отливающая медью слабость? И этот воздух, покрывающийся патиной ночи, что берет нас в плен, овеществляя, загоняя в мертвенный скелет.

— Из-за нас. Мы не должны были сбиваться с пути, позволять чувствам заходить на территорию плоти. Такое часто случается. Любовь — это погружение в реку, а не выход реки из берегов. Те, кто бродит по пустыне любви, ковыляя и умирая от жажды, очувствляются, не доходя до оазиса.

— Я…

— Да. Ты и я. В пустыне любви оазис — это секс. Колодец, цветок, змея. Колодец, в котором сознание погружается в подсознательное. Цветок, который растет из хаоса и крепко цепляется за камни. Змея, обвившаяся вокруг груды инстинкта, поднимающая голову над гладью бытия.

— Бежим отсюда. Отыщем место, где царит мораль.

— Это невозможно. Мы не можем двинуться с места. Мы должны вернуть себе ключ.

Если лопнет звено,
боль по цепи ударит…

— Значит, мы застряли в этой удушающей галлюцинации…

— Реальности.

— …Исполненной ужаса?

— Разумеется: мы согрешили. Окружающая нас неизбежность определенно указывает на это.

— О если бы я могла хотя бы притупить свои чувства!

— Напротив, они только обострятся. Мы — жадные зеркала. Мы увидим всё, но не дойдем до победного конца, чтобы увидеть самих себя. Боль зеркала в блестящей слепоте невозможности узреть свое отражение. Не проткни меня, дорогая!

— Эта больная листва, источающая зловонные миазмы с отвратительной трупной ноткой.

— Твои руки — это лианы или клубок гадюк?

— Не знаю. Не стони. Дай мне присесть. Видишь, вон там стоит блестящее металлическое кресло из труб.

— Отойди от него! Скорее! Оно все покрыто мерзкой капающей с него слизью каких-то личинок! А обрамляющие его листья — уши больных проказой слонов! В сторону.

— Хорошо, только не кусай меня.