Контрреформаторский цикл появляется в российской истории, разумеется, не впервые. Согласно концепции Александра Янова, любая реформа в России оборачивается или контрреформой, или политической стагнацией. Например, реформы 1860-х годов сменила стагнация, а затем контрреформа 1879–1880 годов. В этой логике если считать НЭП реформой, то за ним последовала контрреформа. То же самое с двухтактным движением Хрущев – Брежнев, только брежневский период скорее стагнационный.
Перестройку в СССР и либеральные реформы в России 1991–1995 годов можно оценивать как единый реформаторский цикл, который сначала сменился стагнацией, а затем контрреформой.
При всем отсутствии новизны в нынешнем цикле, который даже идеологически наследует хорошо известной в истории российской политической мысли консервативно-мракобесной эклектике или русским имперским идеологическим проектам вроде «рая в Тавриде» имени императрицы Екатерины Великой, концентрация контрреформаторского духа в нем все-таки высоковата. Избыточна и иррациональна.
И движение какое-то однополосное – только в одну сторону. Допустим, посадили Pussy Riot, дав девушкам в полном противоречии с основами уголовного права и процесса реальные, а не условные сроки. Да, хотели устроить показательный процесс и принесли тем самым осужденным всемирную славу. В том числе и славу России как страны фундаменталистской и сравнимой с исламскими теократиями.
Казалось бы, хватит. Но маховик раскручен, остановить его нельзя. И брызжет на весь мир гейзер скандала с новосибирской постановкой «Тангейзера», а иерархи церкви называют театральное представление продолжением панк-молебна, тем самым вторгаясь с паникадилом в абсолютно светскую сферу. Куда, согласно Конституции РФ, даже официальному православному агитпропу ход заказан.
Типологически движение, например, к импортозамещению любой ценой – из той же оперы: оно столь же идеологизировано, избыточно бессмысленно в мире, где любые экономические процессы интернационализированы, и столь же иррационально с точки зрения интересов потребителя, параметров инфляции и т. д.
В чем сходство и в чем отличие сегодняшнего 10 марта и 10 марта тридцатилетней давности?
Сходство в том, что и тогда, и сейчас общество, государство, экономика стагнировали. Различие в том, что тогдашние общество и элиты страстно ждали и желали перемен и в этом смысле были устремлены в будущее, а сегодняшние государство и общество всем своим существом устремлены в прошлое, идут туда строевым шагом, ничего не ждут от будущего, не хотят перемен, а мотивируются исключительно Крымом, поиском врагов и прочими химерами.
То есть мы с событиями тридцатилетней давности идем на встречных курсах. И хотя там, в ретроспективе, никто не оскорблял чувств верующих, зато шпионов ловили с той же интенсивностью, а политическая система точно так же неловко имитировала отсутствующее разделение властей. Хотя, конечно, СССР, даже поздний, не был так похож на страны Латинской Америки с их каудильизмом и шараханьями в политике, как сегодняшняя Россия.
Так что при всей незаурядности столь активного движения назад по исторической спирали нынешняя Российская Федерация безнадежно банальна.
Это ушли барбудос
Историческое рукопожатие Барака Обамы и Рауля Кастро обозначило начало новой эпохи. Тот самый случай, когда простое shaking hands имеет значение.
Восстановление дипломатических отношений, исключение Кубы из списка государств, поощряющих терроризм, внезапно прорвавшаяся человеческая приязнь двух лидеров, один из которых годится другому в отцы (Обама родился за год до Карибского кризиса), – все это провозвестники новой эры возвращения Острова свободы в домарксистскую эру, до того момента, как Фидель избрал для своей страны покровительство СССР.
«Слышишь чеканный шаг – это идут барбудос», – громыхал над страной мощный голос Муслима Магомаева, исполнявшего песню 1962 года Пахмутовой – Добронравова.
Теперь под этот саундтрек барбудос уходят.
Уходят, оставляя за собой руины одной из наших духовных скреп – вечнозеленого, пахнущего карибским прибоем, обрывками газеты Granma, мужским революционным тропическо-сигарным братством и не менее революционным сексом советского кубинского мифа.
Песню «Куба – любовь моя» может теперь мурлыкать себе под нос президент Соединенных Штатов, завершающий свою карьеру пока неочевидным, но прорывом на иранском фронте, а теперь еще и на кубинском (украинский пока в расчет никто не берет: российское руководство проходит по категории слабодоговороспособных партнеров из числа теократов вроде аятоллы Хаменеи). Такие дипломатические победы, которые у нас еще художественно назвали бы геополитическими и геоэкономическими, мало какому американскому президенту удавались.
Конечно, можно предположить, что Рауль ведет себя на манер Лукашенко, но масштаб решения и его исторический более чем полувековой контекст говорят о том, что «открытие» Кубой Америки – это не тактический, а стратегический маневр.