ООО «Кремль». Трест, который лопнет

Владимир Путин, встретившись с Ангелой Меркель, сказал: «…когда Советский Союз понял, что его оставляют один на один с гитлеровской Германией, он предпринял шаги, направленные на то, чтобы не допустить прямого столкновения, и был подписан этот пакт Молотова – Риббентропа. В этом смысле я разделяю мнение нашего министра культуры о том, что смысл для обеспечения безопасности Советского Союза в этом пакте был».

Геостратегически с помощью пакта и секретных протоколов Сталин, вопреки мысли, высказанной президентом РФ в присутствии Kanzlerin, которая при этих словах едва справилась с лицом, не выигрывал ничего.

Время для лучшей подготовки к большой войне выигрывал не советский тиран, а Гитлер, получивший возможность с легкостью покончить с разделенной Польшей и сохранить живую (и не только) силу. Не говоря уже о том, что генералиссимус хотел построить на территории Польши «буфер», а получил общую границу с Гитлером, что тоже облегчало нацистам решение задачи глубины и скорости продвижения по территории СССР.

Трагедия Катыни – прямое следствие пакта. Будем менять отношение и к Катыни? Пытаться «понять» интересы «безопасности»?

Вообще Польша, если судить по словам Путина, – не субъект истории и политики, а какой-то объект «пилежа» между старшими товарищами. Может показаться странным, но у Польши в 1939-м существовали (равно как и в 2015 году тоже существуют) интересы «обеспечения безопасности».

Первые месяцы Великой Отечественной, известные как «катастрофа 1941 года», – результат недальновидности Сталина, которую пытается объяснить Путин (почему-то вслед за великим стратегом земли русской и первым ее лейб-историком министром культуры Мединским).

О том, как Сталин относился к многочисленным достоверным донесениям о планах Гитлера начать войну против СССР, как он «исчез с радаров» в первые дни войны, как к нему явились соратники, а он решил, что они пришли его арестовывать за беспомощность и бездействие, – обо всем этом и напоминать-то неловко.

И тем не менее президент находит оправдания пакту – причем делает это второй раз.

Но одно дело рассуждать об этом сюжете, встречаясь с «молодыми историками», чьи научные репутации после той исторической же встречи оказались под большим вопросом, и совсем другое – сделать такое заявление при Меркель, которая нашла в себе такт и политическую мудрость приехать в Москву поздравить российский народ с Днем Победы и принести извинения за фашистскую Германию.

Может быть, и ее визави стоило в своем выступлении напомнить о тех страданиях, которые перенес российский народ, а также народы Украины, Кавказа, Крыма, СНГ и Балтии в эпоху сталинского правления, о бесчисленных жертвах ГУЛАГа, о СМЕРШе, о том, что не берегли солдат, о стратегических ошибках, а не только лишь восхвалять Сталина, да еще в столь дипломатически деликатной ситуации?

Или стоило в эти дни напомнить первые и последние повинные слова генералиссимуса в его знаменитом тосте «За русский народ» 24 мая 1945 года – льстивом, с элементами непрошедшего испуга, который потом отольется фронтовикам, в том числе и в забвении Дня Победы, начиная с 1948 года: «Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства, и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии».

Летчик штурмовой авиации Александр Зиновьев, впоследствии знаменитый советский философ, в те дни по этому поводу написал крамольные стихи: «Ликованием вмиг переполнился зал… / А истерзанный русский народ / Умиления слезы с восторгом лизал, / Все грехи отпустив ему наперед».

Сталин до определенной степени боялся своего народа. Боялся, что он снесет его, и прежде всего за трагическую ошибку и роковое решение – пакт Молотова – Риббентропа.

Сталин твердо знал, что не он победил в войне, а вопреки ему в войне победил народ.

И это знание заставило его быть еще более жестким к народу в послевоенное время. Народу, для которого война стала временем относительной свободы, спровоцировавшим иллюзии возможной либерализации режима после Победы.

Пакт и секретные протоколы к нему были для Сталина «коктейлем Молотова – Риббентропа», на котором тиран подорвался. И он начал сажать с удвоенной энергией, потому что мстил тем людям, кто спас его от позора, но и помнил его позор.

Одним из чисто военных следствий пакта и сопутствовавшего ему присоединения прибалтийских республик стало чрезвычайно быстрое продвижение немецко-фашистских войск на восток и северо-восток: то, что задумывалось Сталиным как «буфер», стало почти свободным коридором.