Но торжество его было омрачено. Еве пришлось остановиться в Дрездене – начались подозрительные боли. Врачи прописали полный покой, она опасалась выкидыша. Обеспокоенный Бальзак обратился к доктору Наккару. Тот не стал скрывать, что госпожа Ганская в ее положении должна была избегать длительных переездов. Но она не хрупкого телосложения, остается верить в лучшее. Первого декабря 1846 года Бальзак узнал, что случилось непоправимое: ребенок, появившийся на свет раньше срока, умер при родах. Все надежды Бальзака рухнули. Нет больше Виктора-Оноре, с которым были связаны его мечты о будущем. И младенец был девочкой. «Я три часа плакал, как ребенок, – пишет он Еве. – Все понимаю. Это жестоко, говорить тебе обо мне. Больше не буду… Не могу выразить, что я испытываю, полное смятение. Я так любил этого ребенка от тебя! В нем была вся моя жизнь!» Писатель хочет ехать в Дрезден, чтобы поплакать вместе с любимой. Но обязательства перед газетами не позволяют оторваться от стола: «Быть здесь, прикованным к газете, вместо того чтобы утешать тебя, быть подле тебя, – это боль, которая оставит след на всей моей жизни». Единственное, что успокаивает, – сама Ева, несмотря на случившееся, чувствует себя неплохо: «В конце концов, ты сберегла себя для меня, я должен благодарить Бога, что осталась ты, любящая меня. Вновь за работу и ждать! Опять ждать! Ждать, хотя исполнилось уже сорок семь, а испытания и любовь по очереди то лишают мое бедное существо сил, то убаюкивают его… Что ж, надо смириться: у рока, провидения, если хочешь, свои соображения». Спустя несколько дней он возвращается к произошедшему и его последствиям: «Вне всяких сомнений, причина страшного удара, убившего столько надежд и счастья, не говоря уже о твоих страданиях, тряска на железной дороге. Береги себя, подобные болезни чрезвычайно опасны, последствия их страшны, их сложнее всего одолеть. Слушайся докторов, не выходи, не суетись».
Бальзак не знает, что, когда обращает к Еве эти патетические послания, та, сообщая о выкидыше сестре, сказала только одно: «Спасена!» И на самом деле, пока Оноре носит траур по своему несостоявшемуся отцовству, радуется счастливому избавлению. Теперь ей хочется вернуться в Верховню. Он взбешен – любимая в который раз отдалится от него. И так ее ответы приходят все реже. В его обращениях к ней – печаль, тихая настойчивость виноватого человека: «Пишу тебе урывками, глядя на огонь и думая о тебе, бросая взгляд на заголовок „Вотрен“ и лежащие передо мной чистые листы, на гранки „Крестьян“, и все время спрашиваю себя: почему нет писем? Чем она занята? С ней ли все еще дети? Или она одна? Нужен ли я ей?.. Господи, как я люблю тебя! Я чувствую тебя частью моей плоти, моего сердца, моей души, моей жизни, ты для меня – все». Чтобы позабавить, рассказывает, как встретил старого своего друга госпожу де Кастри, которая, хотя уже «одной ногой в могиле» и похожа на «труп, который заботится об одежде», все еще продолжает злословить. Узнав невесть как, что Оноре купил особняк на улице Фортюне, не удержалась, чтобы не прошипеть: «Говорят, дом ужасен!» – «Ужасен, ответил я, – продолжает Бальзак. – Напоминает казарму. Перед ним садик длиной в тридцать шагов и шириной в один. Похоже на тюремный двор. Но чего вы хотите? Я обрел здесь одиночество, тишину, и все обошлось так дешево». Заканчивая, признается Еве: «Действительно, внешне домик Божона не слишком привлекательный, к тому же, как я говорил тебе, не стоит слишком высовываться, покупка станет выгодной лишь после приобретения участка земли впереди и сбоку. Но это возможно только по приезде госпожи».