Впрочем, светские развлечения не могли отвлечь Бальзака от его миссии. Граф Склопи свел его с адвокатом Луиджи Колла, которому поручил разобраться в деле о наследстве. Писатель сразу понял, что рекомендованный ему глава коллегии адвокатов выиграет дело, каковы бы ни были подводные камни. Итак, можно вздохнуть свободно – он предстанет перед графиней и ее супругом с высоко поднятой головой. Поездка в итоге оказалась весьма занимательной. Но Луиджи Колла был не только хорошим юристом, он страстно увлекался ботаникой и пригласил Бальзака и его очаровательного «пажа» (в принадлежности коего к слабому полу не сомневался) в свою оранжерею, где выращивал редкие растения. Перед тем как покинуть Турин, Оноре передал ему записку: «Пора Марселю вновь стать женщиной и сбросить студенческий мундир». А граф Склопи просил Бальзака не забывать о нем, несмотря на прелестного сопровождающего.
Двенадцатого августа они пустились в обратный путь, который пролегал через Женеву, где Оноре отправился по священным для него местам любовных свиданий с Ганской. Опасаясь, что здесь пойдут пересуды о его секретаре с широкими бедрами и представительной грудью, он решил положить конец этой невинной эскападе. Через шесть лет ей будет посвящен рассказ «Гренадьера»: «Каролине, с благодарностью за поэтическое путешествие – признательный путешественник».
Вернувшись двадцать второго августа в Париж и еще не распаковав багаж, Бальзак срочно сел за отчет к Ганской, которая, безусловно, была в курсе его путешествия. Предложенная им версия звучала так: «Я воспользовался поводом побывать в Турине, чтобы помочь человеку, с которым у нас одна ложа у Итальянцев. Это некий господин Висконти, который не мог поехать и заняться своими делами. За двадцать дней я добрался туда через Мон-Сени и вернулся через Симплон, компанию мне составила знакомая госпожи Карро и Жюля Сандо… Вы, наверное, догадались, что в Женеве я еще раз посмотрел на Пре-Левек и дом Мирабо. Увы! Тем, кто страдает, воспрещено вдыхать благоуханный воздух. Вы одна и воспоминания о вас могли воскресить печальное сердце… И вот я дома, с кровоточащей раной, след от которой никогда не исчезнет, но которую только вы, сами того не зная, умеете перевязать». Письмо закончено, запечатано, он чувствует себя как ребенок, пойманный с поличным, но нашедший, в конце концов, весомое оправдание, чтобы не быть наказанным.
Свои чувства к Каролине Марбути он проанализирует позже, обращаясь к маркизу де Сен-Тома: «После возвращения я видел Марселя только один раз. Шутки в сторону, caro, Марсель – несчастное хорошенькое создание, вынужденное прозябать в холодном заточении супружества, честная, добродетельная женщина, которую вы больше никогда не увидите, она воспользовалась единственной возможностью на месяц вырваться из клетки. У нее живой, веселый ум, а так как на женщину, покидающую путь добродетели, смотрят неодобрительно, она решила позабавиться и стать на время школяром. Это вовсе не Жорж Санд, которой я вас когда-нибудь представлю, ей было приятно, что ее принимали за нее, это помогало сохранить инкогнито. Она могла довериться мне в этом приключении, потому что знает – я пылаю страстью к другой и больше ни одна женщина в мире для меня не существует, только моя cara… Наверное, когда-нибудь я увижу ее еще раз. О ее путешествии никто не знает, бестактность может ее погубить».
Кто был большим безумцем, соглашаясь на эту проделку, – Бальзак или Каролина? Оноре никак не мог согласиться с тем, что ему уже тридцать семь и что поведение зрелого человека никоим образом не должно напоминать похождения литературного персонажа.
Глава десятая
Горе