ОНО

— Движущаяся дорожка. Примерно с четверть мили длиной.

— Я знаю, что такое эскалатор, но не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

— Ты стоишь на месте, а она несет тебя к багажному отделению. Если хочется, можешь и не стоять. Можно идти по ней или бежать. И кажется, будто ты просто идешь, как обычно, или бежишь трусцой: твое тело не чувствует, что на самом деле ты движешься быстрее бегущей дорожки. Вот почему в конце обычно вывешивают таблички: «Замедлите шаг». Когда я повстречала тебя, у меня было такое ощущение, что я слечу с дорожки и больше не поднимусь. Невозможно удержать равновесие. Рано или поздно все равно упадешь ничком. Я не упала, потому что ты меня поддержал.

Она отставила чашку, закурила сигарету, не спуская глаз с Билла. Когда вспыхнула спичка, Билл заметил, что руки у Одры дрожат мелкой дрожью. Она глубоко затянулась и быстро выпустила струю дыма.

— Что я о тебе знаю? Знаю, что ты хорошо сдерживал себя, умел контролировать свои эмоции. Я это знаю, ты никогда, казалось, не был жаден до спиртного, не торопился на разные встречи, вечеринки, как будто был уверен, что они никуда не уйдут… Стоит только тебе захотеть. Ты говорил медленно. Думаю, отчасти из-за мейнского акцента: там у вас любят растягивать звуки. Но главным образом потому, что у тебя такая манера. Ты был первый мужчина из моих знакомых, кто осмелился говорить медленно. Я была вынуждена останавливаться и выслушивать тебя. Я наблюдала за тобой, Билл, видно было, что ты не из тех, кто бежит по движущейся дорожке, потому что ты знал: она и так доставит тебя куда нужно. Тебя как будто совсем не коснулась наркомания. Ты никогда не брал напрокат «роллс-ройс», чтобы потом, повесив престижный номерной знак, мчаться по шоссе, пуская людям пыль в глаза. Тебя никогда не подмывало просить газетчиков, чтобы они давали о тебе сообщения в «Верайти» или «Голливуд-Репортер». Ты никогда не стал бы участвовать в различных идиотских телешоу.

— Писатели, как правило, не участвуют в идиотских телешоу, если только не собираются показывать всякие карточные фокусы и гнуть ложки перед телезрителями. Это своего рода корпоративный закон, подобно национальному, — с улыбкой добавил он.

Билл думал, что Одра улыбнется, но она не улыбнулась.

— Я знала, что ты готов меня поддержать. Когда я слетела с бегущей дорожки вниз головой. Ты спас меня, иначе, может быть, я бы себя отравила какими-нибудь таблетками. Конечно, может, я просто излишне драматизирую и выдумываю. Но я бы не сказала. Во всяком случае, в душе я не драматизирую.

Она сделала затяжку.

— Я знаю, что с той поры ты был со мной. И я жила для тебя. Нам было хорошо в постели. Когда-то это значило для меня чуть ли не все. Но нам хорошо вдвоем и просто так. Теперь, похоже, это стало для меня даже важнее. У меня такое чувство, будто я могу состариться рядом с тобой и тем не менее оставаться спокойной, ничего не страшась. Я знаю, что ты пьешь слишком много пива и мало двигаешься. Я знаю, что иногда по ночам тебе снятся кошмары.

Билл вздрогнул, поймав себя на омерзительном страхе.

— Мне никогда не снятся сны.

Одра улыбнулась.

— Это ты говоришь репортерам, когда они спрашивают, как рождаются у тебя замыслы твоих произведений. Но это неправда. Может, конечно, ты стонешь по ночам от несварения желудка. Но мне что-то не верится, что ты стонешь из-за этого.

— Я говорю что-нибудь во сне? — осторожно спросил Билл. Он не мог припомнить ни одного своего сна. Ни хорошего, ни плохого.

— Иногда, — кивнула в ответ Одра. — Но я никогда не могу понять твои слова. А пару раз ты даже плакал во сне.

Он посмотрел на нее пустым, невыразительным взглядом. Во рту появился дурной привкус, он шел из горла, как привкус растаявшего аспирина. «Теперь ты знаешь, каков страх на вкус, — подумал он. — Давно пора тебе было это узнать, тем более что ты столько написал на эту тему». Он подумал, что привыкнет и к страху и к его привкусу. Если ему отмеряна долгая жизнь.

Неожиданно на него нахлынули воспоминания. Как будто в мозгу стала набухать скрытая черная опухоль, грозя вот-вот прорваться и разбрызгать ядовитые

(сны)

образы из подсознания в умозрительную область, контролируемую рассудком. Если бы это случилось мгновенно, он бы сошел с ума. Билл попытался отбросить воспоминания, и это ему удалось, но тут он услыхал голос. Казалось, кто-то похороненный заживо кричал из-под земли. Это был голос Эдди Каспбрака:

«Ты спас мне жизнь, Билл. Эти большие парни не дают мне проходу. Иногда мне кажется, что они хотят убить меня…»

— Что у тебя с руками? — спросила Одра.