Поначалу ветер дул ему в спину и идти было вполне терпимо, по существу, ветер его подгонял. Однако у Кэнел-стрит Бен повернул направо, навстречу противному ветру. Теперь он не давал ему идти спокойно, как будто хотел выяснить с ним отношения. Шарф пришелся весьма кстати, но все равно толку от него было немного. Ресницы у Бена заиндевели, сопли в носу замерзли. Ноги стали неметь. Время от времени Бен охлопывал себя под мышками, чтобы согреться. Ветер гудел, завывал, и в его голосе слышалось что-то почти человеческое.
Бену было страшно, но вместе с тем было и какое-то бодрящее чувство. Страшно потому, что теперь он вполне оценил рассказы о морозе, например, Джека Лондона «Разжечь костер», теперь он понял, как замерзают насмерть. Вполне возможно замерзнуть насмерть в такую ночь, когда температура упадет до пятнадцати градусов ниже нуля.
Труднее объяснить, отчего он ощущал бодрость. К ней примешивалось чувство одиночества, почти меланхолия. Он был под открытым небом, его несло на крыльях ветра, и никто из людей, обитавших за ярко освещенными окнами, не видел его. Они были у себя дома, где было светло и тепло. Они не ведали, что он прошел мимо, лишь он один знал об этом. И эта тайна, известная лишь ему одному, бодрила его.
Порывы ветра обжигали, кололи кожу, точно иголки. Из носа белыми струями шел пар.
Закатное небо окрасилось холодной желто-оранжевой полосой, над головой замерцали первые звезды. Между тем Бен вышел к Каналу. До дома оставалось всего три квартала. Бену не терпелось поскорее окунуться в тепло, согреться.
И тем не менее он остановился.
Канал, заключенный в бетонный шлюз, замерз намертво и отливал розовато-молочными тонами. Поверхность его была неровной от торосов. Застылая, пуританская, но в то же время редкая красота.
Бен посмотрел в другую сторону — на юго-запад, на Пустыри. Как только он повернулся, ветер снова задул ему в спину. Зимние брюки Бена захлопали на ветру. Бетонный шлюз тянулся на полмили и далее, не доходя Пустырей, обрывался; в это время года Пустыри представляли собой скопище обледенелых кустов-скелетов.
На льду Канала стояла какая-то фигура.
Бен посмотрел на нее в удивлении.
Незнакомец был одет в клоунский костюм серебристо-белого цвета, и этот костюм трепетал на ветру. На ногах у клоуна были огромные оранжевые ботинки. Под цвет им на костюме виднелись большие пуговицы-помпоны. Одной рукой он держал связку ярких воздушных шаров, и когда Бен заметил, что ветер относит шары в его сторону, он еще более уверился в нереальности происходящего. Он зажмурил глаза, протер их и снова открыл. Шары, казалось, по-прежнему относило в его сторону.
Должно быть, это какая-то галлюцинация или мираж, появившийся по прихоти погоды. Да, человек на льду — почему бы и нет, очень может быть; можно даже с натяжкой представить, что он решил выйти на мороз в клоунском костюме, но шары… Как они могут лететь навстречу ему, Бену, против ветра? А ведь и в самом деле, их относит в его сторону.
В голосе клоуна было что-то до того нехорошее, жуткое, что Бен хотел было дать деру, но его ноги замерли, точно припаянные к земле, как качели на школьном дворе.
И клоун двинулся по льду к мосту, на котором стоял Бен. Бен наблюдал за ним как оцепенелый; точно так птица застывает на месте, видя приближающуюся змею. Воздушные шары должны были лопнуть на таком морозе, но они не лопались, они взмывали вверх и качались впереди клоуна, тогда как по логике вещей должны были бы качаться за спиной клоуна, отнесенные ветром в сторону Пустырей. У Бена мелькнула мысль, что это странное существо появилось именно оттуда.
Он заметил еще кое-что странное.
Хотя последние лучи заходящего солнца расцветили лед розоватым сиянием, клоун не отбрасывал тени. У него вообще не было тени.