Оно того стоит

— Держать член в штанах, когда я с другой девушкой? — интересуется он, хотя это звучит больше с ненавистью по отношению к нему, чем ко мне.

— Ну, типа. Но я больше думала о том, чтобы ты побыл один некоторое время. Никакого секса. Никаких женщин. Просто сосредоточься на себе и выясни, чего хочешь ты, вместо того чтобы пытаться найти это в ком-то еще.

 Некоторое время он молчит, потом, наконец, смотрит на меня.

— Ты подсыпала отраву в мое пиво? — спрашивает он меня вполне серьезно, сбивая меня с толку. — Я умираю? — добавляет он.

В его глазах неподдельное беспокойство, что доказывает, что он не шутит.

— Какого черта ты спрашиваешь?

Он прищуривает глаза.

— Почему ты так добра ко мне, вместо того чтобы ходить кругами, грозить пальцем и насмехаться надо мной за то, что я снова обманываю?

Меня передергивает.

— Ты рисуешь очень мерзкую картину.

— Я и не пытался. Говорил же, что это то, чего заслуживаю, и ты одна из немногих, кто действительно может выбить из меня все дерьмо. Так почему ты так мила со мной?

Выдохнув, я пожимаю плечами.

— Мама. Вини ее. Она взяла и испортила всю мою внутреннюю ярость, так что потерпи сопливую версию меня минуту. Подумай над тем, что я сказала. Это то, что сделала после того, как потеряла руку. Мне потребовалось некоторое время, чтобы смириться с тем, кем я была и чего хотела в жизни. Встречаться с кем-то в то время было невозможно. Если ты ищешь недостающую часть себя, тебе точно не найти ее в бесконечной веренице женских прелестей, как бы сильно ты не извивался и не старался проникнуть в самое женское естество.

Он выгибает бровь.

— По крайней мере, ты не утратила способности рисовать яркие образы.

— Это, мой грёбаный сводный брат, все никак не исчезнет. — Я похлопываю его по плечу, он закатывает глаза, но я замечаю легкую улыбку, которая растягивает его губы.

— Как я узнаю, что готов? — спрашивает он. Он задает вопрос так тихо, что я едва могу его расслышать. — А что, если это именно я?

Угнетающая мысль. Когда-то я считала, что размышления Андерсона так же глубоки, как чайная ложка дождя в период засухи. Теперь... Ну, теперь мне кажется, что хожу с пеленой на глазах, поскольку вижу вещи только в одном измерении. По правде говоря, мне кажется, что я видела только то, что хотела видеть.

— Мой отец немного поэт и романтик, как тебе хорошо известно. — Мне совсем не хочется упоминать, что его последний роман был со свечами и надувной куклой в гостиничном номере. — Он всегда говорит, что больные и развратные личности продадут свои души злу. Но остальные из нас — просто ущербные души, ищущие искупления, которого, как нам кажется, мы не заслуживаем.

Он кривит губы.

— Я представляю, как он говорит это в своих дурацких увеличительных очках.

Смеясь себе под нос, я киваю.

— Он говорит это каждый раз, когда я разглагольствую о ком-то, кто меня разозлил, и пытается сказать, чтобы я дала ему или ей еще один шанс.

— Кому-то вроде Моники? — спрашивает он, становясь слишком проницательным, что ему только на пользу.

— Ага. Ага. Хватит липких розовых соплей. Короче говоря, держи свой член на поводке какое-то время, и, возможно, как только ты поймешь, какой кусок недостающий, тогда тебе стоит найти единственную вагину, в которую будешь вставлять своего дружка, оставаясь верным ей одной.

— Ты такая грубая, мать твою.

— Тогда можешь приручить вагину. Оказать ей все свое внимание, которого она заслуживает. Быть верным только ей. Брать ее на длительные моционы по берегу пляжа...

Он фыркает от смеха и качает головой, а я улыбаюсь, чувствуя, что ради разнообразия сделала что-то хорошее.

Я встаю, а он смотрит на меня. Роман привлек мое внимание и завладел им, особенно проводя рукой по волосам, оглядываясь в поисках меня.

— Куда-то собралась? — спрашивает Андерсон.

— Я думаю, дальше ты справишься. А я хочу, чтобы мою вагину приручили.

Он стонет, а я ухмыляюсь, направляясь прямиком к своему любимому эротическому сну.

— Каша, — говорит Андерсон, заставляя меня оглянуться через плечо. Выражение его лица чересчур мрачное.

— Береги себя. Большинство из нас — просто придурки, — говорит он, опустив глаза.

Я отказываюсь сравнивать его и Романа, зачисляя последнего в одну группу, поэтому оборачиваюсь, игнорируя тонкую нить сомнения, которую он скрывает под маской осторожности.

Вместо этого я пользуюсь моментом, чтобы полностью оценить парня, который впервые удивил меня на этой неделе. Отсюда я вижу, как плотно сжаты губы Романа, а не расслаблены в легкой усмешке, к которой я привыкла. Взгляд его глаз — пронизывающий и изучающий, а не добрый и заинтригованный. Он выглядит высокомерным, когда кто-то говорит ему что-то, и он просто отвечает той идиотской ухмылкой, которую так хорошо носит. Он все тот же парень, просто со мной он кажется другим.

Роман поворачивается как раз в тот момент, когда я подхожу к нему, и на его лице появляется улыбка, когда его глаза останавливаются на мне, обводя взглядом всю ногу, которую я показываю. Хотя у меня их две.