ОНО

Он нагнулся над раковиной, и девушка закусила губу, боясь, что закричит, предупреждая отца об опасности… А какой-то голос из глубины сознания — не ее внутренний, а совершенно посторонний, может, самого дьявола, — нашептывал в ухо: «Пусть, пусть ОНО схватит его. Пусть его утащит в водосток. К едрене-фене».

Она, ужаснувшись, зажала уши. Прислушиваться к этому голосу было равносильно тихому помешательству.

Эл заглянул в глазок стока. Его руки сомкнулись на окровавленных краях ванны. Беверли опять почувствовала, как подкатывает тошнота. Живот ныл в месте тычка отца.

— Ничего не видно, — разогнулся отец. — Эти старые дома… У них такие стоки — Бог знает что пролезет… Когда мы дежурили в средней школе, частенько вылавливали из туалетов крыс. Девчонки их страшно боялись. — Эл усмехнулся, видимо, вспомнив детские годы. — Но тогда вода была высокая. Когда соорудили новую систему канализации, живности в стоках поубавилось.

Он обнял дочь.

— Ну ладно. Иди ложись и не думай больше об этом. Хорошо?

Беверли охватило теплое чувство к отцу. «Я никогда не подниму на тебя руку без причины, Беверли», — сказал он однажды, когда она заикнулась о несправедливости наказания. Наверное, он по-своему прав. Бывали дни, когда он проводил с Бев все свободное время, помогая ей по дому или гуляя с ней по городу, рассказывая что-нибудь из своей жизни. Ей бывало так легко и радостно; больше того, Беверли готова была жизнь отдать за отца. Она любила его и пыталась если не понять, то по крайней мере оправдать его позицию. «Дочерей, — говорил Эл Марш, — надо поправлять чаще, чем сыновей». Однако сыновей у него не было, и Бев ощущала даже некоторое неудобство — будто родилась по ошибке.

— Хорошо, папа. Не буду.

Он проводил ее в спальню. Плечо Беверли ныло. Она закрыла глаза и представила: раковина, зеркало, обои, пол — все в брызгах и пятнах крови. Полотенце, которым вытирался отец, — тоже в кровавых пятнах. Мелькнуло: «Как же я теперь смогу зайти в ванную? Боже правый, прости, если я в мыслях ругала отца, накажи меня, если я заслужила, нашли на меня болезнь — как ту, что я перенесла зимой, но ради всего святого, сделай так, чтобы с утра в ванной не было этой крови. Пожалуйста, Боже!»

Отец привычно нагнулся и чмокнул девочку в лоб; застыл на момент в свойственном лишь ему одному стиле — слегка склонившись вперед, руки за исключением больших пальцев засунуты в карманы, взгляд ярко-синих глаз сверху вниз — грустный как у бассета[39].

Позднее, когда Бев уже стала забывать Дерри, она каждодневно наблюдала множество различных типов мужчин — сидящих в автобусе, стоящих на углу сквера со своими ленчами, при ярком полуденном солнце или в закатных сумерках, на любой манер и вкус, — и сравнивала их с Томом, который так походил на ее отца, особенно когда снимал рубашку и, слегка нагнувшись (точь-в-точь как Эл Марш), брился перед зеркалом. Образец мужчины…

— Ты меня иногда расстраиваешь, Бев, — произнес Эл ровным беззлобным тоном, погладив ее по голове.

«В ванной полно крови, папочка! — чуть не воскликнула она. — Разве ты не замечаешь? Она же повсюду! Даже на лампочке над раковиной! Неужели ты ничего не видишь?»

Она не сказала ни слова, позволив ему выйти и погасить за собой свет. Комната погрузилась во мрак. Дверь щелкнула, закрываясь… Беверли лежала с открытыми глазами без сна, и когда с работы пришла мать, и когда был выключен телевизор. Она слышала, как родители прошли к себе, как скрипела кровать во время их совокупления… Беверли уловила как-то обрывок разговора между школьницами, когда Грета Бови делилась с Салли Мюллер, утверждая, что боится полового акта как огня. («К концу они просто становятся сумасшедшими», — говорила Грета, а Салли воскликнула: «О боги, я никогда не позволю парню сделать такое!»). Если верить Грете, то матери должно быть очень больно; Бев слышала как мать вскрикнула раза два низким голосом, но не так, как кричат от боли… Темп полового акта (скрип кровати) все нарастал, становясь неимоверно высоким, и вдруг все прекратилось.

Установилась тишина, затем послышался негромкий разговор, после которого тапочки матери прошлепали в ванную. Бев задержала дыхание в ожидании безумного вопля…

Но его не последовало; лишь журчала вода в ванной; редкие всплески; затем раздалось характерное бульканье — мать открыла затычку. Теперь она, наверное, чистит зубы. Еще через некоторое время пружины в комнате родителей опять скрипнули: мать вернулась из ванной и легла спать.

Минут через пять раздался храп отца.