Мама как-то раз нашла один из таких дневников, где я писала о том, как обижена на неё, и размышляла, почему у меня не может быть нормальной и ласковой мамы. Тогда мы, пожалуй, в первый раз поругались. Не то чтобы масштабно, мы довольно быстро отошли, но тогда Марфа Васильевна впервые назвала меня неблагодарной.
Сейчас-то я понимаю, что детям свойственно чрезмерно реагировать на некоторые вещи: мол, если мама не купила куклу, но купила брату тетради в школу, значит она тебя не любит. Ко всему приходишь со временем и ошибки свои тоже осознаешь не сразу. Однако я навсегда запомнила, как рвала несчастный дневник и рыдала, обещая сама себе, что больше никогда не буду ничего писать.
Но обещание провалилось с треском – я просто физически не могла не писать. Однако писать о себе больше не хотелось, а дневники стали маленькими рассказами: сначала абсурдной вариацией на тему сказок, затем фанфиками по школьной программе, а, когда начали шалить гормоны, я ударилась в ту самую псевдо-романтику. Вот только показывать маме свои рассказы я не хотела, опасаясь её реакции. Как боюсь её и сейчас: услышать осуждение из уст постороннего человека не так страшно, как напороться на непонимание кого-то близкого.
Я настолько задумалась, что буквально подпрыгнула, когда Нина вдруг закричала:
– У вас кофе убегает!
Пена не просто пошла через край, а буквально залила плиту. Я спешно выключила газ, думая о том, что в последнее время от меня убегает не только кофе, но и сон. Нет, я буквально нахожусь в каких-то абьюзивных отношениях с жизнью. И с этим нужно срочно что-то решать. Идея о личной землянке с вайфаем казалась мне как никогда прекрасной. Вот только если я заделаюсь отшельником, где мне брать деньги на существование?
Разлив остатки кофе по кружкам и залив кипятком ролтон, я села за стол. Стажёрка таким тоскливым взглядом смотрела на то, как я ем, что в какой-то момент до меня доперло и махнув рукой сказала:
– Тарелки над раковиной. Чайник ещё горячий, – и продолжила есть.
В целом, я человек гостеприимный, правда гости у меня бывают редко, так что я как-то забыла предложить Нине не самую полезную пищу богов. Хоть кофе ей поставила – уже хорошо.
– Спасибо, – неуверенно произнесла Нина, улыбаясь лишь уголками губ, будто опасаясь того, как я могу отреагировать на её улыбку.
Пока стажёрка хозяйничала на кухне, я доела заваренный супчик и взялась за сухой. Доза глюконата натрия немного притупила чувство негодования. Когда Нина вернулась к столу, двумя руками держа горячую тарелку, я тяжело вздохнула и произнесла:
– Ладно, Яйцева. Предлагаю забыть прошлую ночь, как страшный сон. Я помалкиваю о твоей любви к Мочалину, сталкерских наклонностях и неудачных попытках приворота. А ты держишь язык за зубами по поводу моих занятий на стороне и забываешь дорогу к маминому дому, – понимая, что мои слова в некотором роде звучат, как угроза, я решила немного их сгладить: – Мне кажется, это будет честно.
– Да я и не против, – пожала плечами Нина. – Просто не понимаю, почему вы так шифруетесь? То, что вы делаете, это же удивительно! Я даже сочинения в школе с трудом писала, всегда с интернета списывая, поэтому для меня авторы прямо как небожители какие-то.
– Нин, – я сделала большой глоток крепкого кофе, – я не шифруюсь. Просто не хочу выносить свои увлечения на всеобщее обозрение.
Да уж… слова прозвучали как-то странно, особенно в моем исполнении. От них так и воняло двойными стандартами. Для людей с «Блокнета» Удачливая Ведьма была лишь образом – ведьмочкой в стиле поп-арт с классными и забавными рассказами, – а не живым человеком. И я не горела желанием раскрывать свою личность. Каким бы странным это не казалось, но я никогда не любила лезть в биографию авторов, ведь для меня всегда на первом месте стояла история, а не то, кто её написал.
Хотя я прекрасно понимаю людей, которые вгрызаются в биографию автора и пытаются понять, какие моменты из его жизни получили продолжение в его книгах. Так, к примеру, меня занесло в один книжный клуб, где ребята по выходным собирались и обсуждали книги. И я умудрилась поругаться, чуть не подравшись, на тему книг Джека Лондона.
Я никогда не любила тему самоубийства в литературе. Да, мне нравится иногда покушать стёклышка, но в то же время всегда хочется получить чувство веры в лучшее. А книги Лондона этого, по понятным причинам, не дают.
Вот я и сцепилась с парнем, пытаясь ему объяснить, что книга о саморазвитии и личностном росте, имеющая в себе подвязку к разочарованию в жизни, не должна заканчивать последним заплывом в море. Он же, говоря о личности автора и его судьбе, пытался объяснить мне, что другого финала не могло и быть.
Именно поэтому, зная, что такие люди часто встречаются, на данном этапе своей жизни я не хотела публичности, чтобы кто-то пытался анализировать меня, как личность, оправдывая поступки героев личностью автора.
Примерно это я и попыталась объяснить Нине, стараясь не привязывать сюда маму, потому что Марфа Васильевна была лишь составной частью причины, а не её основой.
А Нина кивала и, кажется, понимала.