Они возвращаются

– В смысле? – Николай бросает игрища с крысой.

Та, до того с неподдельным энтузиазмом гонявшаяся за бумажным журавликом, который бросал ей мой весёлый сосед, замирает.

– Ну, сколько я ни смотрю вовне, там постоянно одна и та же неизменная картина. Что, однако, наводит…

Николай тоже смотрит в окно. Долго стоит неподвижно, наверное ожидая каких-то изменений в унылой внешней картинке. Не дождавшись, пожимает плечами:

– Там же просто кирпичная стена. КАК? Как она должна по твоему меняться?

Я снова выглядываю наружу.

– Почему кирпичная?

– Ну, как же. Не видишь разве, что она в мелкую клеточку?

– Так это решётка накладывается на перспективу.

– Какая решётка?

– Которая на окне решётка. Железная.

Заинтересовавшись нашим интеллектуальным спором, крыса забывает об уже изрядно потрёпанном журавлике и запрыгивает на подоконник. И также смотрит вовне. Правда, что она там зрит, остаётся на её совести.

– Что там?

Я оглядываюсь. Штурман Александр, на время покинув позу выступающего Цицерона, заинтересованно замирает в ожидании ответа. Его худощавая фигура с вытянутой навстречу мне шеей и выпученные глаза не оставляют ни капли сомнения в его абсолютном внимании.

– Что у нас за окном? – адресую и ему вопрос.

– Хм-м-м. За окном?

Фигура Александра обретает очертания вопросительного знака, наверное штурман в уме прокладывает курс к окошку. Затем, медленно обойдя меня, он швартуется у подоконника:

– Небо. Чёрное. Звёзды. А мы где – на Фобосе или на Деймосе?

Своим вопросом местный философ загоняет в глухой интеллектуальный тупик всех участников диспута. Ещё раз подтверждая, что умением запутать и поднапустить тумана, он способен довести до психушки даже самый продвинутый искусственный интеллект.

– Судя по незначительным колебаниям искусственной гравитации, мы находимся на орбитальной станции, – со знанием дела подключается к нашей теплой компании Кэп в пижаме наоборот…

Однако… Никогда бы не подумал. Хотя, это возможно связано с моим изрядно затупившимся интеллектуальным инструментом.

– Постойте. А как я тогда сюда попал? – Николай впервые со времени нашего знакомства обретает несвойственную ему серьёзность.

А судя по вытянувшимся лицам остальных присутствующих в палате, каждый задаёт себе подобный каверзный вопрос. Мне в этом отношении гораздо проще – я и так лишён всяческих воспоминаний, и такая мелочь, как процедура доставки на орбитальную станцию, не самая страшная потеря из архивов памяти…

– Здесь что-то нечисто…

Не успевают звуковые колебания сентенции Александра развеяться в воздухе, как в дверях появляется суровая Каракурт:

– Что здесь происходит? Почему сборище? Почему у окна?

Все мгновенно забывают о нечистом деле и спешат «рассосаться» по койкам. Даже крыса, испуганно пискнув, кидается прятаться под кровать Кэпа.

Я, поддавшись общей панике, бухаюсь на своё ложе, не забывая при этом поразмышлять над подозрительными странностями орбитального сумасшедшего дома.

Следующий день для всех начинается с бодрящего душа Шарко.

– Эх, зря ты про окно… – делает странное заключение раскрасневшийся Николай, отдуваясь после ледяных струй воды…

Когда возвращаемся после водных процедур в родные пенаты, обнаруживаем полное отсутствие в стене окон. Словно их там и не было никогда.

– Э-э, а куда окна-то подевались? – адресую в никуда свой вопрос.

– Чтобы не вызывать лишней агрессии, окна заложены, – в дверях стоит Каракурт и недобро так улыбается, – Ещё вопросы?

– У матросов нет вопросов! – бодро отвечает за всех Кэп. Видимо, душ Шарко надёжно отбивает всяческую охоту до въедливого постижения окружающего мира.

– Каламела, в процедурную, – с этими словами Каракурт резко разворачивается и выходит из палаты.

Николай смотрит на меня с искренним состраданием. С чего бы это? Но проясняют дело два звероподобных санитара, что грубо хватают меня под руки и тащат вслед за врачихой.

– Я недовольна твоей ролью в разжигании агрессии у больных…

Сидеть перед Каракурт на узенькой табуреточке очень неудобно и приходится постоянно ёрзать пятой точкой, чтобы случайно не свалиться на пол. Ох уж мне эти психологические трюки доминирования и подчинения.

– Но ничего такого не делал, – пытаюсь оправдать своё честное имя, которое, к слову, даже не помню.

– Что тебя заинтересовало в окне?

– Я долго следил за фасадом соседнего дома. Но там ничего не происходило. То есть, совсем ничего. Словно там картинка или фотография лунной ночи, прилепленная к нашему стеклу…

Каракурт молчит, внимательно изучая меня. И я чувствую, как начинают просыпаться мурашки на моей груди, недовольно шевелятся под кожей и благоразумно переползают на спину – подальше от её пронзительного взгляда. Отчего всё тело жутко чешется, но я не могу пошевелиться. Словно окаменел под холодным недобрым взглядом. И даже отсутствие змей на голове Каракурт не делает её более человечной Медузы Горгоны.

– Чтобы быстрее восстановиться, тебе надо не по сторонам зыркать, а настойчиво углубляться в лабиринты своей памяти.

– Но их там нет.

– Кого нет?