Они устали

– Не знаю. Сейчас расскажешь.

Открывая ключом дверь своей клетки, Люба увидела далеко внизу толпу в строгих костюмах и галстуках.

– А эти болтуны здесь до сих пор? – проворчала она. – А чего он не уезжает? Я с ним поговорила. Чего ему еще надо?

– Говорят, он поезд машин увозит с собой. Зарплату опять не дождемся.

…У него пухлые румяные щеки, большие овальные очки. В светлом костюме, галстук в горошек. Про него все говорили, что не похож он на бывшего генерала. Он прокатился по испытательному треку на сошедшей с конвейера машине и похвалил.

Его везде сопровождает свита государственных служилых людей, желающих ему угодить. Сам он похож на китайского мандарина. По императорской иерархии чиновник высочайшего класса. Мандарин с красным шариком. Его нужно носить на руках, обмахивать гигантскими веерами, защищать от неизвестных коварных врагов бутафорскими деревянными мечами.

Позади него стоят десятки чиновников и охраны, впереди стоят сотни рабочих. Слушая вопрос, он хмурит брови и сердито поджимает губы. Волнуясь, Люба мнет в руках платок:

– Вот у меня дочь замуж вышла, родила ребенка. Скоро у зятя отсрочка заканчивается. Вчера в новостях показали, что там опять начинается непонятно что. Вы скажите нам, всем матерям…

– Воевать мы ни с кем не собираемся. Русские солдаты больше не будут погибать на Северном Кавказе.

У причала его ждал теплоход для дальнейшего путешествия по Волге. Зеленые волны бились о белый борт корабля, в Дагестане в это время начиналась вторая чеченская война, а в Москве принималось решение о его отставке. Хотя он успеет в этот день слетать в Дагестан. А потом в восемь часов утра его срочно вызовут в Кремль и велят освободить кабинет. По слухам он, набравшись смелости, обиженно спросит:

– За что?!

Потом он войдет в зал заседаний правительства. Вот это видела вся страна. Подвинет стул, собираясь сесть на место председателя, но неожиданно передумает, одернет пиджак, встанет прямо и с раздражением скажет:

– Садиться не буду, чтобы не засидеться. Буду стоя. Я вчера из Дагестана. Одно могу сказать. Ситуация тяжелая. Возможно, что мы потеряем Дагестан. Да, Николай Емельянович?

* * *

Он лениво потянулся и ущипнул сидевшую к нему спиной девушку, от чего она с воплем подскочила. Вынув изо рта и прилепив под столом жвачку, он спросил:

– Это что за овца?

– С той смены перевели. А что?

– А нашей козы белобрысой нет сегодня?

– Скользит.

Он вылез из подвала и тяжело вздохнул. Выпрямившись, седой бригадир Бреус вытирает тряпкой испачканные маслом руки.

– Дядя Саня, посиди с работягами!

– Какой я тебе дядя? Я старый, по-твоему?

– Нет, дядя Саня. Это просто у тебя голова седая.

– Я весь седой. И голова, и яйца. Слишком много они видели страшного.

Седой бригадир сел за стол и достал сигареты. Закурив, повертел в пальцах порванную резиновую прокладку и бросил на пол.

– Вы вот не знаете. А раньше при коммунистах горсть вот этих позорных сальничков самолетом привозили черте откуда. Лишь бы конвейер не встал. Если раньше главный конвейер стоял больше часа, сразу звонили в Москву. Любой вопрос решался.

– Зато сейчас он неделю будет стоять, никому до него дела нет. Никто даже не поинтересуется.

Сплюнув, молодой слесарь растер плевок подошвой ботинка и процедил сквозь зубы:

– Сейчас в Москве, наоборот, стараются задушить этот ВАЗ совсем. Вы заметили, как кто с Москвы приезжает, сразу зарплату платить нечем, денег ни на что нет. Кормить этих чертей.

– Вот был бы я сейчас в правительстве, я бы что сделал? – обвел всех взглядом Князев. – Взял бы весь бюджет и на полгода отдал бы его на оборону, восстановил бы армию такую, какая раньше была. Все равно все полгода как-нибудь проживут. Ты проживешь полгода? Все как-нибудь протянут. Зато нас во всем мире опять уважать будут.

– Взять Тихоокеанский флот, погрузить на него пьяных деревенских мужиков с вилами и отправить в Штаты!

– Раньше никто не смел против Союза тявкнуть, все боялись. А сейчас, как босяки, шляются по всяким валютным фондам, клянчат денег. А нам полмира должны.

В прореху расстегнутой рубашки видно, что на шее у него висит на толстой цепи большой крест. Тщательно показаны страдания распятого человека. Раны истощенного тела, мученически склоненная на грудь голова.

– Если в Штатах в какой-нибудь тюряге кофе холодный подадут на завтрак, там сразу бунт.

– Профсоюз американских урок, да? – он криво усмехнулся. – Типа «Единства» такая же беда?

– А чего ты смеешься? Так и есть.

– Раньше здесь нормальные люди работать не хотели. Вьетнамцев сюда завозили. А теперь моему сыну, который пять лет на инженера учился, чтобы простым рабочим сюда устроиться, мне надо было взятку дать. Превратили завод в мешок денег, из которого берут, сколько им надо. Ни производство, ни люди. Ничего им не нужно.

С крыши капает вода. В углу под ящиками монотонно стрекочет сверчок.

– Слышали, в дирекции с двадцатого этажа менеджер выбросился?

– Выкинули, скорее всего.

– Он три предсмертных записки написал.

– Не жалко. Там нормальных людей нет. Одни жулики.