Они принадлежат всем. Для диких животных места нет

Ж. Медина — сын португальского врача и негритянки. Поскольку он сам тоже женился на негритянке, то, как никто другой, работал в полном контакте со своими местными помощниками. К сожалению, к моменту нашего прибытия в лагерь он как раз улетел в Португалию, где учились в школе его дети. (Ho позже мы все же познакомились и подружились.) Замещал его Маринос, очень толковый и работящий человек, о котором уже рассказывалось в этой книге.

За время с 1946 по 1950 год Медине удалось отловить пять или шесть окапи, их и разослали по зоопаркам. После длительного перерыва мы были первыми, кто прибыл с целью увезти одного из окапи, пойманных за последние два года.

Целых 15 окапи, собранных в одном месте, — это такое зрелище, от которого у работника зоопарка может просто закружиться голова! Здесь было восемь самцов и семь самочек. Нам разрешили выбрать себе любого из самцов. Но которого же взять?

Находился здесь Непоко — светло-рыжий самец, широкий в груди, статный и горячий, как чистокровный жеребец. Лоис, совсем ручной, позволял себя гладить и обнимать за шею, что меня особенно привлекало. Ведь ручное животное гораздо легче лечить, если оно заболеет.

Каждый раз, возвращаясь после нескольких дней отлучки в лагерь, мы часами просиживали в загоне у окапи и изучали их. Ведь, как говорит пословица: «Кому выбирать — тому и голову ломать». Мы уже совсем было остановились на Лоисе, но тут заметили, что он время от времени прихрамывает и высоко при этом подтягивает заднюю ногу, как это можно иногда наблюдать у лошадей. Андуду казался нам уже довольно старым, у Байо была несколько отвислая нижняя губа, а Араби хотя и был совсем молодым, но пойман только недавно и поэтому покрыт множеством ссадин и царапин.

Всю жизнь я ужасно боялся зубной боли. И поскольку этот страх был сильнее, чем страх перед зубным врачом, я регулярно посещал дантиста. Перед каждой поездкой в тропики я это непременно проделываю. Но иногда никакая предосторожность не помогает.

По дороге к лесу Итури мы заехали в гости к одной американке, которая беседовала с нами на каком-то совершенно страшном американо-французском наречии. При этом она угощала нас «настоящим африканским» блюдом, состоящим из мелконарубленного лука, земляных орехов, авокадо, кусочков мяса и других, абсолютно не подходящих друг к другу продуктов. Давясь этим изделием, я в довершение еще сломал себе зуб! До нашего возвращения оставалось всего несколько недель, поэтому я надеялся, что до тех пор как-нибудь дотерплю. Однако зубная боль не заставила себя ждать: уже на третий день началось светопреставление. Стоило мне что-нибудь съесть, как после этого час или два ныло так, что хоть на стенку лезь! Мне приходилось каждый раз ложиться, чтобы как-то сладить с этой болью. Через несколько дней она начиналась уже прямо во время обеда, стоило мне только положить в рот первый кусок. Тогда я начал принимать таблетки гелонида, причем за четверть часа до еды, чтобы действие их приходилось именно на время приема пищи. Но эта хитрость спасала меня лишь в течение двух дней, потом снадобье перестало действовать… Маринос дал мне «поламидон», и я съел всю коробку.

Взбеситься можно было от всех «благих советов», которые мне давали! Так, Маринос убеждал меня, чтобы я жевал гвоздику и засовывал ее себе в больной зуб. Но от острого привкуса этой пряности так жгло даже язык, что я и представить себе не мог всунуть ее в больной зуб! Поэтому я быстренько заложил ее за другую щеку и при первой же возможности выплюнул. Мариносу же я сказал, что это действительно чудодейственное средство.

Ho коронный номер всех «советчиков» принадлежал смотрителю заказника в Руанде, который проездом остановился переночевать в лагере по отлову окапи. Он порекомендовал мне согнуть железный вязальный крючок, накалить его добела и воткнуть в больной зуб. Эту средневековую процедуру он, оказывается, проделал однажды 40 лет назад, когда жил в Бельгии у своего отца, старого крестьянина, и тот, проснувшись посреди ночи от нестерпимой зубной боли, чуть не помешался…

От одной только мысли о подобной пытке мне хотелось пристукнуть этого советчика, но тем не менее я еще нашел в себе силы любезно ему улыбаться.

В двух загонах жили самки окапи с детенышами. Поведение этих маленьких окапи явилось для меня неожиданным. Если я бежал за ними по загону или пересекал им дорогу, они тотчас же бросались на землю, вытягивали голову, прижимали уши. В это время до них можно было, конечно очень осторожно, дотронуться рукой, и они не убегали. Мать и детеныш вообще как будто не слишком стремились держаться рядом.

Подобным же образом поступают наши европейские косули: когда детеныш еще не в состоянии так быстро бегать, как мать, он затаивается в траве, а самка удирает, отвлекая внимание врага на себя и заманивая его все дальше и дальше, уводит в сторону от спрягавшегося детеныша.