Она уже мертва

Едва оказавшись в шкиперской, Белка страшно удивилась: и что здесь можно беречь? Радует глаз только окно, в котором, как свечки в праздничном торте, торчат кипарисы. А сама комната – узкая и маленькая, с откидной матросской койкой. Противоположную стену занимает выдолбленная в известняковой стене ниша, все пространство которой занято полками. На двух верхних примостились книжки, вернее, толстые книжищи в старых, истрепанных переплетах. В основном – морские атласы и лоции. Белке стоило огромных трудов сковырнуть с полки несколько фолиантов, но понять, что происходит в лоциях, – невозможно. Мало того, что их содержимое составляют бледные, испещренные непонятными значками карты, так еще и пояснения к ним изобилуют твердыми знаками и прочими странными буквами. Они делают вроде бы русский текст не совсем русским, а… каким?

ЮЛИЯ ЛОВУАРЪ обязательно бы разобралась, а Белке остается лишь догадываться.

Нижние полки забиты свитыми в кольца тросами, внушительного вида железными карабинами, брезентовыми скатками, кусками серого пенопласта. Куда пристраивать чемодан, с которым Белка приехала к Парвати, непонятно.

И где развесить вещи?

Хорошо еще, что в комнате оказалось кресло-качалка. Плетеное сиденье продавлено, так что бездумно раскачиваться на нем, наблюдая за ящерицами, зарянками и виноградником, вряд ли удастся. Зато спинку кресла можно использовать в качестве вешалки!

Еще один недостаток шкиперской – отсутствие проводки. Электрический свет заменяет подвешенный на крюк корабельный фонарь, отдаленно напоминающий старую громоздкую фотокамеру. Лёка, поднявший в шкиперскую чемодан, показал, как эта камера функционирует (щелкнул тумблером на задней панели).

– Могу включать его сколько угодно раз? – уточнила Белка.

– Угу, – Лёка, как всегда, был немногословен.

– Пусть всю ночь горит?

– Угу.

– А если батарейки сядут?

– Лёка принес ак… аккумулятор. Вот.

Свет от фонаря слишком яркий, смотреть на него так же невозможно, как смотреть на солнце. Помыкавшись часок с этим ослепительным мертвым сиянием, Белка попыталась урезонить его при помощи старой шали Парвати. Ее Лёка принес вместе с постелью, на случай, если девочке вдруг станет холодно. Закутанный в шаль фонарь сразу помягчел душой и больше не раздражал Белку. А со всем остальным можно было смириться – и с продавленным креслом, и с жесткой, узкой койкой и даже со стенами. Не отштукатуренными и белеными, как во всем остальном доме, а сохранившими свой первозданный вид – бруски из пиленого ракушечника, плотно подогнанные друг к другу.

Ракушечник – колючий. Об него можно легко оцарапаться, и это, безусловно, минус. Плюс состоит в том, что ракушечник теплый и обладает хорошей памятью. Он помнит все то, что происходило на земле задолго до Белки, и готов поделиться рассказами об этом. Нужно только всмотреться в стены – и сразу же увидишь миллион спрессованных ракушек. Самых обычных, но и необычных тоже. Лежа в кровати, Белка подолгу рассматривает обломки некогда живших моллюсков, у нее даже появились свои любимцы: крошка-аммонит, пестрая двустворка и длинный трубчатый остов теребры – он напоминает стрекозиное брюшко.

В лунные ночи стены шкиперской приходят в движение, раковины о чем-то перешептываются друг с другом, и Белка чувствует себя на дне моря; если бы в комнату вплыли смешная рыба камбала или дельфин – она нисколько бы не удивилась. Наоборот – обрадовалась.

Увидеть дельфинов – ее мечта, именно для коротких встреч с ними и существуют теплые моря.

В Ленинграде тоже полно открытой воды, имеется даже залив, но он почти всегда хмур и насуплен, уж не это ли отпугивает дельфинов?

Наверняка.

Шкиперская то и дело преподносит сюрпризы: совсем недавно Белка нашла в ворохе брезента подзорную трубу. Она, конечно, не ровесница крошки-аммонита, но тоже очень старая: латунные части трубы потемнели, а кожаная оплетка потрескалась. С большим трудом Белке удалось вытащить из главного колена два других, поменьше и потоньше: теперь натуральная длина трубы составляет около метра, ее довольно тяжело удерживать на весу. И, чтобы взглянуть на окружающий мир сквозь окуляр, Белке приходится класть трубу на подоконник, а самой устраиваться на полу.

Первыми, кого Белка увидела в чудесное око, были верхушки кипарисов. Они приблизились настолько, что легко можно было рассмотреть гроздья маленьких шишек. Затем пришел черед персиков и круглых, как яблоки, ранних груш. И старого колодца. Основание его составляют тяжелые, грубо отесанные валуны, а вкопанные в землю деревянные столбы поддерживают еще один столб-перекладину. От центра перекладины, прямиком в разверстую пасть колодца, тянется цепочка с тронутыми ржавчиной звеньями. Цепочка пребывает в вечном покое, поскольку колодцем никто не пользуется: в доме есть водопровод. Жаль, что из окна не видно море, в окрестностях которого всегда происходит что-то интересное, но еще больше жаль, что чудесному оку не дотянуться до беседки.

Тайная жизнь Асты предстала бы тогда во всех подробностях.