Она уже мертва

Земля и сырость – плата за входной билет на лодочку, которая доставит ее к Кораблю-Спасителю. Теперь, когда ее мир разрушен, когда от крошек-лемуров и крошек-колибри остались лишь клочки шерсти и кучка перьев, когда плющ съежился, а водопад иссяк… Теперь единственное желание Белки – поскорее занять место за обеденным столом, присоединиться к восьмилетнему Шилу, и шестилетнему Ростику, и толстяку Гульке, и маленькой Але. И к подбитому истребителю МашМиш.

Только Тата запаздывает.

И больше всего на свете Белке хочется, чтобы она опоздала. Хотя бы она. Пусть Тата отправится к шоссе и больше не возвращается, позволит Сереже усадить маленького Бельча за большой стол. Потому что когда Сережа проделает это с Белкой, он отправится за Татой. Похоже, ее траектория – самая затейливая.

Пусть Тата уйдет и больше не вернется.

И Белке пора.

Вы поедете на бал?

…Белка поднялась и, покачиваясь, как сомнамбула, вышла из буфетной.

– Сережа! – крикнула она что есть мочи, но ответом ей была тишина. Даже Билли Холлидей закончила свое выступление и, раскланявшись, ушла со сцены. Вернулась на Корабль-Спаситель, чтобы петь там в диксиленде. Все в конечном итоге возвращаются на Корабль-Спаситель, теперь пришел и Белкин черед.

– Сережа!.. Я здесь!

Ничего, ничего не изменилось в гостиной «Роза ветров» с тех пор, как Белка покинула ее. Гулька и Аля – Белке кажется, что фиолетовые полосы на шее малышей стали еще темнее. Шило – упавшая костяшка домино – лежит простреленной головой на столе. Так, как Белка оставила его. Это то, что она увидела краем глаза.

Но глаза ее устремлены вперед – туда, где стоит старая ширма Парвати. Ширма исчезла из зимнего сада, чтобы появиться здесь. Но красных сандалий под ней нет.

За ширмой стоит человек. Мужчина. Видны лишь его ноги, обутые в кеды. Кажется, точно такие же кеды были на Сереже, когда Белка впервые увидела его. Или Сережа был в кроссовках? Белкиной памяти больше нельзя доверять, она крошится, как известняк в старом доме Парвати. Медленно, очень медленно, Белка подходит к ширме и прижимается лбом к дереву.

– Привет, Сережа, – говорит она.

– Привет, Белка, – голос у Сережи глухой, ровный и какой-то пустой внутри.

– Зачем?

Сережа понимает Белку с полуслова:

– Так надо. Так говорит зимм-мам.

Зимм-мам. Тот, о ком упоминал Лёка, и который в результате оказался Сережей. Или той черной силой, которая сжирает Сережу изнутри. И которая сжирала его отца. Голова Белки – кладезь ненужных знаний, целая библиотека ненужных знаний, все в ней разложено по полочками, каталогизировано. То, что может ей пригодиться, всегда находится под рукой. За остальным нужно тянуться, подставлять деревянную библиотечную стремянку, перетаскивать ее с места на место, карабкаться вверх. Или приседать, почти ложиться на пол. Тогда и стремянка не нужна, но все равно – одно сплошное неудобство. Папки с материалами о серийных убийцах покоятся в самом дальнем, пыльном углу. Чтобы добраться до них, необходимо усилие. А пока, навскидку, Белка может вспомнить, что серийные убийцы подсознательно стремятся быть пойманными. Они не могут противостоять злу, живущему в них, как бы ни старались. Наверное, есть и другие характеристики, и их перечень изложен в мудрых толстых книгах, которые так любил читать Сережа, но у Белки нет сил тянуть чертову стремянку к полке с ними.

– Я взяла твой свитер. Это ничего?

– Ничего.

– Я скучала по тебе.

– Я тоже скучал по тебе.

– Я все знаю, Сережа. Я прочла. О твоем отце. Бедные мы все.

– Бедные, – соглашается Сережа.

Белка все еще не видит его. Повелитель кузнечиков где-то там, за минаретами, за жуками-древоточцами, которые прогрызли ходы не только в дереве, – они добрались и до самого Сережи, источили его душу, источили голос – оттого он такой глухой и бесплотный. Пустой, как желоб, идущий от заброшенной бойни. Желоб полон мертвых насекомых, мертвых листьев, мертвых цветов – они выкрашены в одинаковый бурый цвет. И несут в себе воспоминания о такой же мертвой крови, которая совсем недавно лилась здесь потоком. Скоро и Белка рухнет в этот желоб – маленькой, никому не нужной стрекозой.

Красоткой-девушкой.

– Ты помнишь, как звал меня?

– Белка, – после небольшой паузы говорит Сережа.

– А еще?

Он всё забыл, всё! Забыл даже о Бельче, который еще меньше, чем Белка, еще пушистее. Что уж говорить о таком незначительном существе, как стрекоза?

– Ты звал меня красоткой-девушкой.

– Красоткой-девушкой, да, – эхом откликается Сережа.

Еще совсем недавно Белка страстно мечтала увидеть его. Заглянуть в глаза. Но теперь она постарается избежать встречи с его глазами, с его лицом. Потому что это лицо убийцы, а Белка вовсе не жаждет, чтобы последнее, что она увидит в жизни, было лицо убийцы. Конечно, она могла бы еще немножко поговорить с Сережей вот так, через ширму, немного похожую на глухую заднюю стенку в исповедальне. Но исповедоваться Белке не в чем.

А Сережа вряд ли захочет.

Чего хочет сама Белка? Чтобы все побыстрее закончилось.