Она уходит со мной-2

— Не нужно просто спрашивать. Бери свои кроссовки и чисти, — кивнула ему на вымазанные грязью кроссы, купленные пару недель назад.

Брат посмотрел исподлобья. Насупился сильнее.

— Бери, — повторила строго. Протянула щётку и, подвинув к раковине низкую пластиковую приступку, показала на неё. – Или что, ты будешь в грязи валяться, а я тебя отмывать?

— Я не валялся…

— А кто валялся? Я? Приступай. Как отмоешь, приходи ужинать.

Убрав тест в карман толстовки, я запустила машину. Брат так и стоял на месте, обиженно наблюдая за мной. Что давило больше – его взгляд или лежащий в кармане тест с двумя полосками, не знаю. Но я чувствовала себя идущей ко дну с камнем на шее Алёнушкой. Хорошо бы только, чтобы Платон не превратился в козлёночка. Козлов с меня достаточно.

Судя по время от времени доносившемуся из ванной грохоту, борьба с кроссовками развернулась ожесточённая. Я даже порывалась пойти помочь брату. Но одёрнула себя. Если у меня будет ребёнок, повзрослеть Платошке придётся быстро и окончательно. Если будет… А какие ещё варианты? Самым верным было бы взять остатки денег и поехать в соседний город сделать аборт. Возможно, удалось бы обойтись даже медикаментозным. Скорее всего, удалось бы. Просто сходить на приём к гинекологу, купить таблетки и… Вот на этом «и» меня начинало выворачивать.

— Я всё, — брат припёрся мокрый, с кроссовками в руках. По полу за ним тянулся шлейф из капель, сам он был мокрый чуть ли не по пояс.

— Покажи, — потребовала.

Взяла пульт и хотела приглушить звук телевизора. Выпуск новостей… И снова лицо местной журналистки, снова надоевшие фразы и усталая скорбь на лицах.

— Они так никого и не нашли, — констатировал брат.

— А ты меньше слушай, — забрала кроссовки. Надо же… У меня бы лучше не вышло. – Возьми с батареи тряпку и вытри. А потом засунь внутрь несколько маленьких. Они лежат в углу. Как сделаешь, приходи. Я пока разогрею ужин.

Как только брат скрылся в ванной, я вернула звук.

— Это уже шестое убийство, — продолжала журналистка. – Тело последней из жертв – местной жительницы Веры Кузнецовой, было найдено в лесополосе неподалёку от заброшенной туристической базы два дня назад. По горячим следам следствию…

Я выключила телевизор. Слёзы, которых не было весь день, резко навернулись на глаза. Да что мне делать в этом городе?! Если среди кучки неудачников люди в форме тут не могут найти режущего девчонок словно скот психопата?! По вечерам на улицу я не выходила, как и многие женщины младше сорока. Страх делал нас ещё больше похожими на стадо. Если и существовало на земле место, про которое Бог забыл, это наш город.

Рыдания так и рвались наружу. До крови я закусила нижнюю губу, но плечи дрожали. Сжала край столешницы, запрокинула голову и стиснула зубы. Что мне делать?! А если этого живодёра так и не найдут?! Кто он? Когда всё это началось?

— Я вытер и напихал тряпки, — пробубнил Платон.

— Молодец, — выдавила и, пряча лицо, махнула на стол.

Сама склонилась к духовке. Украдкой вытерла слёзы. Достала противень и нарезала запеканку крупными кусками. Руки подрагивали, как у припадочной, когда я взяла лопатку. Некстати почувствовала запах табака. Показалось, но он был такой явный…

Лопатка полетела в раковину. Так и не положив запеканку, я всхлипнула. Накрыла рот рукой и зарыдала.

— Вероничка, — Платон подлетел ко мне. – Вероничка… Я… Я больше не буду пачкаться. Ты поэтому?

Он что-то лепетал, обнимал меня за ноги, смотрел в глаза. А я мотала головой и рыдала. Уеду отсюда! Увезу! И его увезу и свою малявку! Или… Или ещё что-нибудь придумаю. Обязательно.

— Я… Я обожглась просто. Видишь? – показала руку. – Вот. Просто обожглась.

Брат ничего не видел. Не мог видеть. Но аккуратно обхватил мои пальцы, потянул меня вниз, а, когда я присела, подул на ладонь. Надул щёки и старательно подул снова.

— Так тоже болит?

— Нет, — дрожащим голосом. – Так… Так уже не … не болит. Почти не болит.

Как бы было просто, если бы он мог подуть на моё разбитое сердце, на растерзанную душу. Если бы только я могла почувствовать его мягкое, пахнущее апельсиновой карамелью дыхание, а не холодный ветер, размётывающий пыль и пепел внутри меня.

— Спасибо, не знаю, что бы делала, если бы не ты, — вытерла слёзы. Они всё равно продолжали течь, как вода из прохудившегося корыта. Но я поднялась. Подтолкнула брата к столу и щедро полила запеканку сгущёнкой. Надеялась, что это отвлечёт его.

Платон и правда принялся за еду, только напоследок спросил ещё пару раз, не болит ли у меня рука. Ответив, что нет, я не солгала. Ведь рука у меня не болела, а про сердце… Про сердце знать ему было не обязательно, как и про душу. С этим поделать было уже ничего нельзя. Зато… Глянув на с аппетитом уминающего запеканку брата, я уже знала, что делать.

На смену вечеру пришла ночь. Телевизор я больше не включала, дом был погружён во тьму. Принятое решение было сродни камню, утянувшему на дно Алёнушку. Но в моём случае оно могло спасти. Может быть не меня. Может быть…