Она моя

Катя… По основополагающим инстинктам и разболтанным эмоциям тот самый заяц, которого, как живое и безвинное существо, все еще жалко. Будто сам я снова – восемнадцатилетний пацаненок, до конца не осознающий, что в будущем ему придется при определенных обстоятельствах без промедления и каких-либо эмоций убивать людей. Нередко, во избежание разоблачения, даже мирных.

Все эти мысли, эмоции, ощущения… Все это мне не нравится. Все это должно прекратиться.

Сцепляю зубы и освобождаю налитый похотью член. Вижу, как Катерина сначала заторможенно моргает. Потом, напротив, проделывает это раз за разом – чаще и чаще. Бурно выдыхает, и этот выдох влажным паром шпарит мне член. Не успеваю сгруппироваться и тормознуть восприятие, как горячее покалывание распространяется по всему телу.

Морщусь и неосознанно резко втягиваю воздух. Пришедшие в движения мышцы лица каменеют, лишь когда Катя вскидывает ко мне изумленный взгляд.

Отражаю его.

Безусловно, она не понимает, что происходит. После всего, что было, и что я сам ей говорил… Она ведь не знает, что заставило меня изменить тактику. Ощущаю себя тупым, непоследовательным мудаком и все же говорю:

– Сейчас, Катенька, я хочу, чтобы ты мне отсосала.

Реакция царевны удивляет. Не то чтобы я рассчитывал, что она незамедлительно приступит к работе. Однако вспышку столь яростного раздражения тоже не предполагал. Ее лицо буквально загорается, бровки сталкивают кожу, формируя на переносице небольшую борозду, ноздри трепещут на каждом вдохе, а пухлые вишневые губы быстро и агрессивно двигаются, выталкивая заряженные эмоциями слова:

– Ты идиот! Не буду я ничего делать.

Ни одна женщина до Катерины не осмеливалась бросать мне в лицо подобные оскорбления. Да и в принципе как-либо возникать. Обычно все они рассудительно предпочитают помалкивать. Очевидно, я не тот человек, который располагает к диалогу. Но, мать ее, Катенька – совершенно другая стихия. Эта девчонка переполнена атомной энергией и лишена основного инстинкта самосохранения. Ей бесполезно зачитывать инструктаж и требовать его соблюдать. Она назло сделает все наоборот.

Стоит заметить, что и мне до нее не доводилось испытывать столь противоречивых эмоций. Как ни парадоксально, не всегда получается их блокировать. Вот и сейчас своим непослушанием и руганью Катя поднимает внутри меня гнев, а смелостью и непосредственностью – какие-то неопознанные, но однозначно не менее мощные эмоции.

Поддаваясь порыву, делаю совсем не то, что планировал. Прихватывая девчонку под руки, подрываю ее обратно на ноги. Встречая активное сопротивление, лишь жестче напираю. Вжимаясь в лицо царевны своим лицом, думаю о том, что не должен ее целовать. Думаю и целую. Захватываю ее рот, прежде чем сознание выстраивает адекватную цепь поведения. Катя на короткий миг цепенеет, а потом возобновляет и усиливает борьбу.

– Боишься меня? – спрашиваю, прижимая до хруста крепко. От губ практически не отрываюсь. Давлю на них. Бью словами и дыханием. – Отвечай!

– Конечно, нет! Просто ты скотина!

Именно этой дерзости я и жду. Отпустил бы, если бы призналась. А раз отрицает, значит, боится лишь своих эмоций и ощущений. То, как больно рвутся тонкие душевные струны, мы уже проходили. Но этого, к сожалению, не миновать. Идем на повторение.

Чтобы раздеть царевну, не приходится ничего рвать. Едва сжимаю узкие плечи, тесемки сорочки сами собой спадают. От ее же возни сползает лиф и полностью оголяется грудь. Твердые соски впечатываются в мою рубашку, и я, придерживая дыхание, представляю, как почувствую их голой кожей.

Одна моя ладонь фиксирует Катин затылок, вторая ложится поперек спины и притискивает, не оставляя возможности двигаться. Лихорадочно дрожа, она пытается сомкнуть губы. Когда и это не удается осуществить, норовит укусить.

– Катя, – голосом давлю. – Прекращай, твою мать… – дожимаю жестко. А потом очередное помутнение рассудка дает незнакомые команды. Оказывается, мой голос при случае тоже способен ломаться. – Подчиняйся, заяц… Давай, девочка, расслабься.

Она вздрагивает и зажмуривается.

– Пожалуйста, не надо… – мотает головой. – Пожалуйста, я и так тебя… Я тебя…

– Катя, – то ли остановить, то ли дальше толкнуть пытаюсь. Сам ни хрена не соображаю. Больше ничего кроме имени ее не могу произнести. – Катя, – совсем странными интонациями играю. – Катя…

Она замирает, будто цепенеет под действием каких-то паралитических препаратов. Молчит, постепенно возобновляя густое и рваное дыхание. Кажется, несмотря на свою болтливую натуру, ничего произнести не способна.

– Катя… – медленно и хрипловато перекатываю звуки.

Испустив особо тяжелый вздох, с каким-то сокрушающим отчаянием сдается. Прежде чем размыкает губы, этими звуками заочно душу мне сворачивает. Не желая думать и анализировать всю эту ебучую хренотень, прикрываю глаза и сходу врываюсь в ее рот языком.