Он спас Сталина

Сталин рассматривал и революцию, и государство, образованное после нее, сточки зрения диалектики, науки о развитии с коррективами дальнейшего курса и радикальными конституционными поправками.

В своей философской книге «Народная монархия» белоэмигрант Иван Солоневич (1891–1953), словно отвечая на вопрос виновности интеллигенции во внутрипартийной драке, писал, что «русская интеллигенция, традиционно «оторванная от народа», предлагает этому народу программы, совершенно оторванные от веяной русской действительности — и прошлой, и настоящей.

Эта же интеллигенция дала нам картину и прошлого, и настоящего России, совершенно оторванную от всякой реальности русской жизни, — и оптимистической, и пессимистической.

Именно поэтому русская общественная мысль шатается из стороны в сторону так, как не шатается никакая иная общественная мысль в мире: от утопических идей второго крепостного права до столь же утопических пережитков первого.

Коммунистическая революция в России является логическим результатом оторванности интеллигенции от народа, неумения интеллигенции найти с ним общий язык и общие интересы, нежелание интеллигенции рассматривать себя как слой, подчиненный основным линиям развития русской истории, а не как кооператив изобретателей, наперебой предлагающих русскому народу украденные у нерусской философии патенты полного переустройства и перевоспитания тысячелетней государственности».

В России, где только что свергли многовековую монархию, в гуще народа была сильная тоска по царю. Россия всегда жила под предводителем, воеводой, князем, царем, генсеком, президентом… Если бы не было этой тяги, мы бы не выжили в сложнейших исторических условиях Средневековья, когда надо противостоять одновременно двум мощным боковым силам — шквальной Степи и западной Экспансии.

Поэтому, говоря о культе Сталина, он создавался не сверху — вождем, а снизу — народными массами.

Известный фельетонист и литератор 1950-1960-х годов Леонид Израилевич Лиходеев (Лидес) по этому поводу с юморком писал:

«И понадобился ватажный на всю державу, чтобы он был не велик и не мал, скорый на расправу и тороватый на ласку, чтобы был он родом посадский, прямодушный без лукавства, ученый в меру, без господской завиральности, чтобы не завирался гордостью, чтобы ел не от богатой хлеб-соли и чтоб охранял народ от скверны.

Понадобился вождь невзрачный, как пехотный солдат, без барского витийства, без заумного блудословия, без сокрытой кривды. Понадобился старшой на всю ватагу — свой в доску от корней до листьев, правильный по самому своему естеству, чтобы казнить — казнил, а миловать — миловал, чтобы разобрался, что к чему в державе, чтобы сказал заветное слово, как быть.

Понадобился вождь ликом рябоватый, ходом угловатый, десницей суховатый, словами небогатый, чуток убогий для верности, однако без юродства.

Понадобился великодержавный муж во многоязычной державе, но чтобы не иудей, не дай бог, ибо продаст за тридцать сребреников, да и не русак, ибо пропьет государство».

Все правильно сказал еврей Лидес о грузине Сталине. Только, думаю, ошибался он в одном, считая, что для такой должности не подходят ни еврей, ни русский.

Избежать культа личности в тех условиях после революции и Гражданской войны было невозможно. Даже невысокого плешивого Ленина батыром — богатырем рисовали казахи. А Сталина после побед на полях сражений и на экономических фронтах сам бог велел называть вождем. Но, по разумению Сталина, поклонение народ воздает не столько ему, сколько символу державы, государственной власти, великой стране. Поэтому говорил о себе он иногда в третьем лице.

Однажды, ругая своего сына Василия за пьянство и непутевую жизнь, Сталин спросил его:

— Ты думаешь, ты — Сталин? Ты думаешь, я — Сталин? Потом, немного повернувшись в сторону своего большого портрета, висевшего на стене, он ответил:

— Сталин — это он!

* * *