Он поет танго

Сложилась целая цепочка случайностей, в результате которых смерть Мартеля превратилась в насмешку судьбы. Только несколько дней спустя, когда я оплачивал счет в похоронной конторе, я заметил, что в газетных объявлениях о смерти покойный был назван своим официальным именем — Эстефано Эстебан Каккаче. Теперь никто не помнил, что певца так звали, — вот чем объясняется безлюдье на похоронах, но было уже слишком поздно, чтобы что-то исправить. Много позже, однажды летом на Манхэттене я встретил на Пятой авеню Тано Виргили, мы зашли в кофейню «Старбакз» выпить кофе со льдом. Виргили рассказал, что видел то объявление, что имя в газете показалось ему смутно знакомым, но в день похорон принимал присягу пятый президент Республики, все ждали падения национальной валюты и ни о чем другом думать не могли. В тот момент, когда мы с Сабаделлем закладывали гроб в нишу, в пантеон ворвалось десять или пятнадцать ненормальных. Эта группа остановилась в нескольких шагах от нас. Предводительствовали там парень с беззубым ртом и дама со слоями косметики на лице и с тросточкой в руке. У парня на руках сидела малышка с рахитичными ножками, в кружевной юбке и с венчиком пластмассовых цветов на голове.

Чудо, святая, девочка пошла! вопила женщина.

Беззубый опустил малышку на землю возле одной из ниш и скомандовал:

Иди, Дальмита, пусть святая тебя увидит.

Он помог ей сделать первый шаг и тоже закричал:

Посмотрите, чудо, чудо!

Я хотел подойти и узнать, кому они так поклоняются, но Альсира взяла меня за руку и удержала на месте. Мы дожидались, когда заделают отверстие в могиле Мартеля, и не могли никуда уходить.

Это почитатели Хильды[97], объяснил мне немногословный Сабаделль. Эта женщина погибла лет семь-восемь назад в дорожной катастрофе. Ее кумбии при жизни не пользовались особой популярностью, зато погляди, что происходит теперь.

Мне хотелось попросить, чтобы эти оголтелые помолчали, но я понял, что все будет без толку. Женщина огромных размеров, с копной белых волос на голове и с широченными губами, нарисованными пунцовой помадой, вытащила из сумки нечто напоминавшее флакон дезодоранта и, сжав его наподобие микрофона, прикрикнула на собравшихся:

Девочки, все хором, споем для нашей Хильды!

И дребезжащим голосом завела кумбию, которая начиналась так: Я не стыжусь своей любвиии, / Хоть даже сердце разорвиии. Пять нескончаемых минут они голосили хором. Песня только приближалась к концу, когда все начали хлопать в ладоши, а потом одна из этих кликуш — или кто бы они ни были — закричала: «Прекрасно, Дикарка, прекрасно!»

Мы ушли через пятнадцать минут, еще более несчастные, чем до похорон; мы чувствовали вину за то, что бросили Мартеля в вечности, до отказу заполненной враждебной музыкой.

Я не хотел оставлять Альсиру в одиночестве и пригласил ее встретиться вечером в семь часов в кафе «Ла Пас». Она пришла точно вовремя, красивая такой вызывающей красотой, которая заставляла отводить взгляд, — словно бы буря последнего месяца никак ее не затронула. Я помог женщине выговориться: она рассказывала, как влюбилась в Мартеля, едва только первый раз услышала его в «Задумчивом пройдохе», и как она постепенно преодолевала его сопротивление, его страх раскрыть перед ней свое тщедушное болезненное тело. Он был одинокий и нелюдимый, рассказывала мне Альсира, и целые месяцы ушли на то, чтобы приучить его доверяться ей во всем. Когда Альсира в конце концов этого добилась, Мартель впал от нее в зависимость, которая становилась все более полной. Иногда певец звонил ей посреди ночи и пересказывал свои сны, потом он научил ее делать инъекции в почти неразличимые, уже слишком израненные вены, а в конце концов Мартель не позволял ей отходить от него ни на шаг и мучил сценами ревности. В последнее время они жили вместе в квартире, которую Альсира снимала на улице Ринкон, рядом с Конгрессом. Дом в Вилья-Уркиса, где Мартель жил когда-то с сеньорой Оливией, в то время развалился на куски, и его пришлось продать дешевле, чем стоила память о нем.

Один наш разговор цеплялся за другой, и я уже не помню, в тот ли день или на следующий Альсира начала мне подробно рассказывать про неожиданные выступления Мартеля. Ей с самого начала было известно, почему он выбирает то или иное место, она даже подсказала ему несколько вариантов, которые он отверг, потому что они не вполне согласовывались с его картой.

За год до моего приезда в Буэнос-Айрес Мартель пел на углу бульвара Колумба и улицы Гарая, всего в трех квадрах от моего пансиона. Несколько металлических конструкций, приваренных к мосту, — это были единственные следы, оставшиеся от пыточного подвала, известного во времена диктатуры под названием «Атлетический клуб». Когда это место собирались расчистить, чтобы протянуть шоссе к аэропорту Эсейса, Мартелю удалось увидеть скелеты тюремных клеток, в которых погибли сотни пленников, — одних подвергали пыткам на огромных металлических столах, в нескольких шагах от клеток, других подвешивали на крюки, и они истекали кровью.