Он поет танго

Старушка спустилась с лестницы и принялась размышлять. Рекомендательные письма ее сиделки, без всякого сомнения, подделаны, а она по своей глупости не проверила их подлинность по телефону. Возможно, то, что в них сказано, — неправда, однако все остальное — настоящее: эмблемы с якорями и факсимиле с фамилиями офицеров. Виолета не должна была терять время. Прошло уже почти два часа. Она перевезла лестницу в библиотеку и все разложила по своим местам. Затем, со спокойствием, которому ее научили годы рабства, Виолета позвонила по телефону, указанному на армейских бланках. На ее звонок ответил дежурный сержант. «Это вопрос жизни и смерти», — сказала она в трубку, как потом в кафе «Ла Пас» рассказывала мне Альсира. Дежурный спросил номер ее телефона и попросил дождаться звонка. Уже через две минуты Виолете перезвонил тот самый капитан второго ранга из рекомендательного письма. «Как удачно, что это вы, — начала старушка, — Я наняла сиделку, не она ли ухаживала за вашей супругой?» — «Скажите, под каким именем появилась у вас эта женщина. Именем или именами», — потребовал офицер. Он говорил резко и нетерпеливо — такой же голос был у сутенера, когда-то купившего Виолету в кафе «Паризьен». «Маргарита Лангман», — ответила старушка. Ей вдруг показалось, что преследуют ее саму. На нее навалилось все ее беспокойное прошлое. «Опишите ее», — поторапливал капитан. Старушка не знала, как это сделать. Она заговорила о фотографии с ребенком и мужчиной, похожим на индейца. Затем она продиктовала свой адрес на проспекте Корралес и смущенно призналась, что ей семьдесят девять лет. «Эта женщина — очень опасная фигура, — закончил разговор капитан. — Мы немедленно выезжаем к вам. Если она появится раньше, отвлеките ее. Будет лучше, если вы ее не упустите, ведь так? Это будет намного лучше».

Вот каким образом я, Бруно Кадоган, узнал, что камелии, которые Сабаделль оставил на Мясницкой площади, были возложены в память не о варварских убийствах, описанных Эчеверрией и показанных в «Ремесле», а о другом — недавнем и еще более безжалостном. Альсира Вильяр рассказывала мне в кафе «Ла Пас», что они остановились на этом трагическом углу лишь на несколько минут, потому что Мартель хотел почтить Каталину Годель не в той точке, где оборвалась ее несчастная жизнь, а возле дома, где она скрывалась почти полгода, убежав из Военно-механического училища. Тогда я не понимаю, спросил я Альсиру, почему Мартель предупредил о концерте возле скотобойни и так и не выступил там? Если бы ты был с ним знаком, ответила она, ты бы понимал, что в то время он уже никогда не выступал на публике. Он не хотел, чтобы его видели изможденным и обессиленным. Он хотел, чтобы никто ему не мешал в те минуты, когда Сабаделль возлагал букет цветов, а он тихим голосом пел танго для Каталины Годель. Возможно, сначала он намеревался выйти из машины и добраться до фармацевтической лаборатории — этого я тебе сказать не могу. Предсказать замыслы Мартеля было невозможно — точно так же, как и движения кота.

Глава четвертая

Каталина Годель покинула родной дом в девятнадцать лет, безумно влюбившись в учителя из сельской школы, проездом оказавшегося в Буэнос-Айресе. Девушку не остановили ни рыдания матери, ни речи отца о том несчастье, которое принесет ей мужчина, исповедующий другую религию и занимающий низкое общественное положение, ни проклятия ее старших братьев. Каталина устроилась на работу в богом забытую школу ее возлюбленного, где-то в пустынях Сантьяго-дель-Эстеро[58]. Там она узнала, что ее избранник — подпольщик, участник перонистского сопротивления, и без колебаний встала на ту же дорогу. Через несколько месяцев Каталина уже умела мастерски готовить коктейль Молотова, обучилась чистить оружие и без промаха стреляла по мишеням в тире. Она оказалась девушкой отважной и готовой ко всему.

Хотя ее любимый иногда исчезал на целые недели, Каталина ни о чем не беспокоилась. Она привыкла не задавать вопросов, скрывать эмоции и говорить ровно столько, сколько нужно. Тишина сделалась для нее невыносимой лишь однажды, новогодней ночью 1973 года, когда Каталина осталась одна в маленькой школе, застигнутая пыльной бурей, и, казалось, земля горела у нее под ногами. Через несколько дней она узнала по радио, что ее товарищ арестован при попытке захватить полицейский участок на проспекте Генерала Паса, в Буэнос-Айресе. Ей эта операция казалась безрассудной и отчаянной, однако девушка понимала, что люди больше не могут выносить произвола властей и поэтому действуют как умеют. Она уложила в холщовый чемодан свои немудреные пожитки, детские фотографии и книгу Джона Уильяма Кука «Перонизм и революция», которую знала почти наизусть. Дошла пешком до ближайшего поселка и села на первый автобус до Буэнос-Айреса.