Он летает под аплодисменты

Желтели пушистые гроздья мимозы, распространяя нежный растерянный запах, розовыми пятнами цвела вишня, а Лидия, застыв, сидела то у открытого окна гостиной, то на веранде, то в саду. Около круглого деревянного столика – синий кувшинчик с кофе, молочник, хлеб, – оставалась только ее оболочка, дух же переселялся в героиню фильмы, где она играла вместе с Басби в прежнюю храбрую Лидию, ту, что скользила губами по загорелой коже любовника, ерошила его жесткие волосы, целовала темные ресницы, неслышно шептала, что глаза его пахнут фиалками и апельсиновым джемом. Она не скучала, не погружалась в мечты о том, как вернуть «сбежавшую куклу» (вот вам, пожалуйста, спектакль оказался с пророческим названием) – ее просто не было здесь, в жужжащем зеленом саду. Об этом знали и беспечные стрекозы, что усаживались на ее толстую косу и подмигивали друг другу мерцающими фасетками глаз. И бабочки-лимонницы, едва не задевающие ресницы ее полуприкрытых глаз. Не знал только Збышек. Возвращаясь из конторы, он звал ее к ужину, приносил подарки, целовал руки, не понимая, что в плетеном кресле, стоящем под цветущей мимозой, забыта всего лишь картонная оболочка его Лидии. Кусок декорации из папье-маше.

Так она сидела часами, теряя ощущение тела и времени. На край чашки садилась маленькая мушка, но Лидия была не в состоянии ее согнать, потому что не могла вернуться из обморока воспоминаний. Тело ее млело и таяло. Тоска оборачивалась негой, которой она сама управляла, и неожиданно в разлуке открылся смысл. Когда Збышек подходил – болтал, обнимал, расплескивал чай, – она брала журнал, заранее раскрытый на середине повести, и муж принимал затуманившийся взгляд жены за увлеченность чтением. Перед дочкой ей было стыдно, и когда подбегала Марыся, Лидия, напрягая силы, чтобы выбраться из своих грез, обнимала кудрявую головку, накручивала золотистый локон на палец и, держась за него, точно за спасительный канат, удалялась, удалялась от воспоминаний, выбеленных в ее памяти от многократных повторений. Однако и от любимых, но выцветших нарядов она тоже никогда не могла отказаться. Марыся залезала ей на колени, рвался истончившийся шелк старого платья – в нем Лидия казалась самой себе хрупкой и оттого очень его любила. А может быть, нежные прикосновения ткани напоминали о легких касаниях Басби. Трепетность, с которой скользили по коже его пальцы, всегда удивляла ее – нежность не очень вязалась с победительной, если не нагловатой улыбкой и осанкой конкистадора. Лидия целовала Марысю в щечки, пахнущие тянучками, земляничным мылом и, кажется, новыми мамиными духами – да, милая?

Пора возвращаться в мир без Басби, в котором из всех углов на нее скоро двинутся тени страхов, сперва неясных, но вскоре все более и более осязаемых. Страхов, от которых ее спасал лишь Басби, потому что лишь он, своенравный шалопай, как ни странно, сразу поверил в ее мучения, которым не помогали ни жасминовые капли, ни ромашковый настой. Она не плакала. Слезы омывали ее изнутри – омывали пустой остов, ту декорацию, в которую она превратилась.

Так на Лидию наступала весна. Збышек считал, что она слишком погружается в роли и переутомляется, однако боялся перечить. Боялся и того, что настроения и состояния жены станут проблемой, для решения которой понадобится нечто большее, чем травяной отвар и легкие массажи. К Лидии вернулась бессонница – и мучила ее иногда несколько ночей кряду. Но если раньше, в прежние годы, она относилась к неурочному бодрствованию, как к своего рода спектаклю – перебиралась с одеялом из спальни на диван в гостиную, горничная несла теплые булочки и джемы, книги с иллюстрациями и новомодные альбомы с фотографиями, до которых Лидия была особенно охоча. Рассматривая застывшие черно-белые фигуры (фотографические серии про ресторации Америки, зоопарки Европы, знаменитые свадьбы), она дожидалась рассвета. Иногда включала патефон, и вкрадчивый голос Качалова читал ей главы из «Войны и мира». Пластинка шуршала, беспокойства Лидии запутывались в веренице слов, а тут уже просыпался Збышек, рано уходивший в контору, и когда дом оживал, она спокойно засыпала.