«Он крутой. он клевый. он...»

Пресс-конференция Зидора 16 июля была гениальным ходом: показав своего «коллегу» собравшимся представителям прессы и, вдобавок, продемонстрировав, что Моррисон действует по собственной воле и способен говорить за себя, Зидор отмел возможную негативную реакцию полиции и прочих официальных властей. Вместо того чтобы получить ярлык похитителя трупов, Зидор был окрещен прессой «воскресителем». Хотя паспорт, которым он воспользовался, чтобы привезти Моррисона обратно в Соединенные Штаты, был поддельным, тот факт, что он привез своего «коллегу» в тот самый город, где его все еще разыскивали по обвинению в непристойном обнажении, доказывал (в глазах всего мира), что намерения Зидора не были столь бесчестными, какими казались поначалу. Тот факт, что Моррисон добровольно вернулся в Майами, затрудняет доказательство того, что Зидор обладает дьявольской «властью» над воскрешенным Моррисоном.

Даже узнав, что обвинения сняты[3] и тюремное заключение ему уже не грозит, Моррисон все равно решил остаться с Зидором, что в конечном итоге привело к подозрению в том, что Зидор на деле обладает каким-то контролем над Моррисоном (самым ярким примером был посвященный этому делу сюжет из «60 минут» в 2001 г.).

Сам Моррисон категорически отрицал эти обвинения. В письме к редактору «Майами геральд» он писал:

«Во время моей прошлой жизни в минувшем веке никто — ни мужчина, ни женщина — не был моим господином, и такое положение дел сохраняется и теперь» (курсив Моррисона). Далее он утверждал, что решение не вступать в контакт с бывшими участниками его группы, с бывшими коллегами и родственниками «основано единственно на моем желании не вносить в их жизнь еще большего смятения, чем то, что они испытали, узнав о моем нынешнем существовании».[4]

Кроме письма в «Майами геральд», Моррисон отправил аналогичные письма, защищавшие конкретные действия Зидора в отношении него, в «Роллинг Стоун», «Уолл-стрит джорнел», «Тайм», «Ньюсуик» и другие журналы и газеты, которые косвенно или прямо критиковали Зидора за воскрешение и «поддержание» Моррисона в его в высшей степени необычном и «неестественном» состоянии; содержание этих писем, хотя и относившихся к конкретным претензиям и/или обвинениям, выдвинутым в какой-то публикации, все они делали упор на его (Моррисона) самостоятельность во всех «решениях и действиях, предпринятых после 3 июля 2000 г., мною самим и по моему поручению».[5]

Впрочем, Моррисон ни разу и не обращался к теме невероятности своего «нынешнего существования»…

«Роллинг Стоун», № 987, 2001 г.