Он и она минус он и она

Самое интересное, Платон даже не вздрогнул, он ко всем внезапностям жены научился относиться наплевательски, правда, только внешне. Итак, в перспективе ссора и пару дней тягостного молчания, пока Платон, видя реальные страдания жены, будто ее корежит физическая боль, не сжалится. И только из жалости станет мириться, извиняться, заверять в вечной любви до гробовой доски и даже в самом аду, куда они непременно попадут оба. Впрочем, вся эта кутерьма с патологической ревностью и есть ад.

У Татьяны комплекс: она бездетная, старше мужа, на которого вешаются все бабы от пятнадцати до восьмидесяти (по ее версии), а он… ну, это совсем неинтересно, потому что банально до тошноты. Это болезнь, но врач тут не поможет. Зная сценарий до последнего слова, Платон встал с дивана и отправился наверх в спальню, Татьяна подскочила к лестнице, ей же надо выговориться:

– Я попала в точку, поэтому бежишь?

– Заведи другую песню, – вяло бросил Платон. – Эта утомила меня.

Она умеет себя накручивать, конечно, ежедневных истерик не закатывает, разве что вазу или тарелку грохнет об пол в миг нахлынувшей агрессивности, ну, зеркало разобьет. А потом надолго впадает в депрессивный транс и страдает… страдает… страдает! Как будто страдания – ее предназначение, которое приносит почти сексуальное удовлетворение.

Далеко не пришлось идти, их дом рядом.

Квартира небольшая, хотя и трехкомнатная, но удобная. Камилле не нравился этот район, переезжать сюда из однокомнатной хрущобы она отказывалась, Константин настоял – пожалуй, впервые за их совместную жизнь он проявил настойчивость. Ведь здесь полезные знакомства сами ходят, на одной площадке живут – стоит только заговорить и намекнуть в том же лифте, мол, я аудитор, таких асов днем с огнем не сыщешь! А школа для сына? Престижная, значит – лучшая, что весьма спорно с точки зрения Камиллы.

Попав в прихожую, она сбросила туфли, не удосужившись их поставить в шкаф, сунула ноги в тапочки и поплелась, зевая да потягиваясь, в комнаты. Константин поставил ее туфли на высоком каблуке в шкафчик для обуви, но прежде прошелся по ним мягкой щеткой, сбивая пыль.

Когда он вошел в спальню, Камилла, переступала через платье, валявшееся в ногах, одновременно она надевала ночную сорочку, затем плашмя упала на кровать. Он и платье поднял с пола, повесил его в шкаф, Константин любит порядок, впрочем, жена вовсе не неряха, но иногда на нее находит пофигизм, тогда он предпочитает вместо нотаций управляться сам. Зачем претензиями и указками осложнять мир в доме, если нетрудно самому что-то сделать? Раздеваясь, Константин поинтересовался:

– И в душ не пойдешь? Будешь спать с косметикой на лице?

– Буду, – буркнула она. – Я после вечеров у Лукьяновых никакая, у них там энергетика тяжелая, отнимает силы. Не пойму – почему так?

– Да? Не заметил. Ваньку пора домой вернуть…

– О чем ты! На даче у него собака, друзья, с которыми он бегает с утра до вечера, они дерутся и мирятся, читают, играют, там он ест свежие фрукты и овощи. А что здесь? Четыре стены и двор, где детей почти не бывает. А если и бывают, то под присмотром мамаш или нянек. Даже не подраться мальчишкам. Хочу, чтобы мой сын вырос мужиком, а не слабаком из-под маминой юбки.

– Ему скоро в школу, пора готовиться.

– Для школы все куплено. Прости, я сплю.

Он чмокнул ее в плечо и отправился в душ. Константин привык к перепадам настроения жены, он прощал ей все, потому что не было ни одного движения, ни одного взгляда, улыбки, слова, которые ему не нравились бы. Сам невзрачный Константин считал Камиллу украшением своей жизни, а потому находил ее забавной, даже когда она злилась, ругалась или капризничала, что не являлось редкостью. Он тихонько напевал в ванной, потому что был доволен и работой, и сегодняшним вечером, и перспективами.

В то же время Камилла, лежа на боку, смотрела прямо перед собой, но видела не кресло у стены рядом с туалетным столиком – всего этого не было для нее. Она улыбнулась и закрыла глаза…

…а когда открыла, увидела близко-близко его профиль.

И снова улыбнулась. Так и живет Камилла: от «закрыла глаза» до «открыла их». После вечера у Лукьяновых прошел всего день – длинный, тягучий, неинтересный, он тянулся… тянулся… Наконец встретились, свидание пронеслось слишком быстро, чтобы сказать: пора по своим норам.

Камилла приподнялась, опираясь локтями о подушку, она изучала лицо Платона, запоминая черты, хотя могла наощупь опознать его. Между «закрыла-открыла» иногда проходит много времени, а в том промежутке пустота, жизни как таковой нет, есть привычка к автоматизму. Не хотелось ей возвращаться в пустоту. Платон лежал на спине, как величественный фараон, кажется, уснул, но вдруг, не открывая глаз, спросил:

– Что смотришь? Не решаешься сказать, что хочешь уйти?

– Твоя Танька устроит тебе разнос, если задержишься.

– Уже задержался и что? Она не разговаривает со мной, ну, не будет разговаривать еще пару дней, мне уже все равно.

– А причина? Почему не разговаривает?