Он и она минус он и она

– Доброе утро, дочь. Вошел в дом, а тут аромат стоит.

– Здравствуйте. Извините, я тут немного… кофе сварила…

– Почему смущаешься? – Он подошел к столу, сел напротив. – Ты здесь хозяйка, а не гостья, да и гостям не возбраняется пить-есть. А мне не нальешь немного кофейку?

– Конечно, – поднялась Камилла.

– А Платон что?

– Спит. Два дня у него были тяжелыми… Не думаю, что станет легче, но пусть поспит, голова будет лучше работать, нам ведь нужно как-то выбираться из этого капкана. Скажите, а молока нет у вас?

– Наверняка есть, молоко, сметану, творог из деревни привозят… Да вон же холодильник, что тебе мешает туда заглянуть? Ааа… понял. Ты, как мама, щепетильность на первом месте, да? Кстати, ты завтракала? О, что я спрашиваю! А ну-ка, живо готовь завтрак, Платона кормить собираешься? Я, между прочим, тоже только чай пил.

Сначала Камилла поставила перед ним чашку с кофе, после открыла-таки холодильник – о, чего тут только нет! Георгий Глебович наблюдал за пластичными движениями своей взрослой дочери со смешанным чувством сожаления и радости. Первое прижилось давно, второе со вчерашнего вечера ютилось в уголке души и пугало, что как появилось оно внезапно, так же внезапно может испариться.

– Как себя чувствуешь? – решил он поинтересоваться.

– Как можно чувствовать после всего?

– Понимаю.

– А миксер есть у вас? – Видя, что отец в затруднении ответить, пояснила: – Это такая длинная штука с крестовиной, чтобы взбить яйца.

– Что такое миксер, я в курсе, наверняка он здесь есть… Посмотри по шкафам, где-нибудь лежит… думаю.

Камилла неспешно приступила к изучению многочисленных шкафов, открывая верхние и нижние, попутно разговаривая с отцом, правда, сдержанно, что легко принять за нежелание, а это не так. В отличие от темпераментной материи дочь уравновешена, а мягкие интонации никак нельзя отнести к резким выпадам, впрочем, Надежда Артемовна в своей резкости умудряется не превратиться в злобную бабу – тоже талант. Сейчас Георгий Глебович думал, каким образом не потерять контакт с Камиллой, возможно, он спешил, но кто знает, сколько у него времени, чтобы приручить родную дочь:

– Ты, наверное, сердишься на меня, Камилла? Понимаешь, твоя мама не пускала меня к тебе, потом и к внуку, чес-слово я пытался прорваться. Потом не хотел ее лишний раз злить. Прости, дочка. Но ведь и ты отказывалась встречаться со мной…

Последнюю фразу отца Камилла промахнула:

– Я знаю маму, она… все равно она самая лучшая.

– Не спорю. Пойми, я вовсе не настраиваю тебя против матери, нет-нет! Всего лишь хочу, чтобы ты не сердилась на меня.

Поставив перед ним тарелку с омлетом, приборами и нарезанные овощи, Камилла ушла к плите, вернулась со своей тарелкой и, сев напротив отца, сказала:

– Я не сержусь. Приятного аппетита.

Георгий Глебович подбодрил ее кивком головы, некоторое время она ела, а он снова смотрел на нее, конечно, Камилле стало неловко:

– Что-нибудь не так?

– Все хорошо, – с жаром заверил Георгий Глебович. – Просто мы никогда вот так не сидели… Тебе ни разу не хотелось познакомиться со мной поближе?

– Хотелось.

Бесспорно, краткость – сестра таланта, но в другом жанре. Не удавалось ему получить от Камиллы развернутых ответов, замкнутая она какая-то, в то же время не бука, не забитая, общалась без напряжения, легко и… через невидимую стену.

– Не могла бы ты обращаться ко мне на «ты»? – предложил он и, не услышав ответа (не рискнул услышать отказ), продолжил: – Все-таки перед тобой твой отец. Не моя вина, что ты отказывалась со мной встречаться, когда я пытался…

– Я помню, – перебила его Камилла, опустив глаза.

Видимо, воспоминания об этих эпизодах, когда отец добивался встреч, были ей неприятны, говорить на эту тему она несомненно не готова. Что ж, время все раскладывает по полочкам, нужно лишь уметь ждать. Камилла возила вилкой по тарелке, подперев подбородок кулаком, вся натянутая, спина выпрямлена, Георгий Глебович уже хотел извиниться за напоминания, но дочь неожиданно подняла на него глаза, улыбнулась и спросила:

– Хотите, сделаю бутерброд с маслом?

– Хочу. И с сыром.

Спустя полминуты Камилла протянула бутерброд отцу и вдруг одернула руку, вытаращив глаза и глядя за его спину. Георгий Глебович оглянулся, его изумлению не было границ:

– Папа?! Ты?! Как, уже? Ты ведь панировал вернуться…

В дверном проеме стоял мощный старик, пристально разглядывая Камиллу, ответил Георгию Глебовичу небрежно:

– Я решил уехать домой, потому что мы поссорились. Это кто? – указал он подбородком в сторону Камиллы.

– Это твоя внучка, папа, – представил дочь Георгий Глебович. – Неужели не узнаешь ее?

Камилла выдержала взгляд деда из-под одной опущенной, а второй приподнятой брови. Грозный старик. И могучий. Рост, плечищи, ручищи, глазищи, губищи и усищи – вот и готов портрет. Что еще добавить? Волосы серебряные и волнистые, как у отца, одежда в стиле милитари, включая кепку с козырьком, патронташ – вид, как у заправского террориста. Глеб Егорович отодвинул стул ногой, сел рядом с сыном, снова уставившись на Камиллу, спросил:

– Что у нас подают на завтрак? Где эта противная рыжая морда?