Он – Дьявол, а я его

«Только хозяин вправе дать рабу имя», – помню.

Подчиняюсь. Медленно.

Он выглядит почти демонически в мягком рассеянном свете коридора, с блестящими глазами, тёмными кругами усталости под ними и скульптурно-выделенными высокими углами скул. Красив. Напорист. Неидеален.

«Даже Дьявол процитирует Библию для своей выгоды1»

Хорошо, что я начинаю понимать, – тут без вариантов. Он добьётся ответов любым способом. Приставит пистолет к моей голове, но так или иначе, заставит рассказать ему обо всём, потому что всегда так делает.

Контролирует.

Не принимает «нет» за ответ.

В первые секунды мне это кажется, но вместо того, чтобы снова принуждать меня, Келлан указывает в сторону двери моей спальни:

– Я войду?

Он формулирует это как вопрос, но я знаю, что на него имеется только один правильный утвердительный ответ.

Я отрывисто киваю.

Мне не хочется с ним бороться. Я устала. Тоже смертельно. Как и он. Впереди – ничего, позади столько боли и унижений, что больше не могу это выносить.

Подчинение больше не кажется мне самой плохой идеей.

Дьявол искушает всех, но только послушный человек искушает Дьявола.

Набираюсь храбрости и захожу в комнату, зная, что он идёт следом. В этот момент почему-то думаю о шоколадной обертке, оставшейся валяться на полу в коридоре. Сейчас Келлан Дагер кажется мне почти человеком.

Глава 3.2

Я слышу, как он закрывает дверь.

Замираю около кровати. Не оборачиваюсь.

Я так остро ощущаю его присутствие: каждой клеточкой, каждым ощетинившимся волоском на коже.

Он останавливается за моей спиной. Не двигается. Не касается меня. Только слышу, как выдыхает… Протяжно. Немыслимо сексуально.

И нервы мгновенно – догола.

Прячусь, как умею, всё так же обнимая себя руками. Взволнованно покусывая нижнюю губу, ладонями растираю покрывшиеся мурашками предплечья.

Больше не могу находиться так близко к нему, поэтому ныряю под одеяло и сразу отодвигаюсь как можно дальше.

Келлан приближается, наклоняется, но лишь для того, чтобы выключить ночной светильник. Я невольно зажмуриваюсь. Теперь могу только слышать.

Он движется.

Шорох одежды.

Отчётливо различим металлический звук стали по дереву, когда он снимает и кладёт портупею с пистолетом на прикроватную тумбочку.

А ещё чувствую, как матрас прогибается под весом Келлана, когда он ложится.

В одной кровати мы не впервые. Однако, сейчас всё иначе – между нами довольно приличное расстояние, которого он старательно придерживается. Так необычно находиться с ним под одним одеялом, но не касаться друг друга.

В одинаковых позах: мы оба лежим на спине, вытянув руки вдоль тела. Это так неестественно.

Я сглатываю. Он выдыхает. Мы оба смотрим в потолок. Не знаю, о чём в этот момент думает он, а я пытаюсь не забыть, почему хочу его ненавидеть.

– Ева…

Когда голос Келлана нарушает тишину, я вздрагиваю. Мы одномоментно поворачиваем головы и смотрим, наши глаза впиваются друг в друга.

Я молчу и лежу так в течение некоторого времени, а потом отворачиваюсь, опять гипнотизируя потолок и пытаясь понять, что, чёрт возьми, это за игра.

По щекам скатываются первые слёзы. Беззвучные. Игнорируя их, я пытаюсь дышать ровно.

Сердце глухо пропускает несколько ударов, прежде чем я прикрываю глаза и говорю:

– Не секрет, что Дядя Виллиам приходил ночами в мою спальню. Он сидел на моей кровати, зная, что я прячусь под ней. Тебе известно об этом.

Дальше страшно озвучивать. Я делаю длинную паузу. Полегче. И выпаливаю фразы залпами:

– Секрет, что это не совсем правда. Он занимался не только этим. Ещё говорил со мной. Вернее, сам с собой. И онанировал.

Гулко сглатываю.

Я не могу двигаться, словно моё сознание проводит на мне удушающий приём. Ломает. Но тело начеку, не расслабляется ни на одно мгновение. В таком эмоциональном перенапряжении всё воспринимается острее, больнее, чувствительнее.

Я предвижу движение Келлана за секунду до, – едва заметное шевеление, его рука тянется к моей, и он переплетает наши пальцы; поглаживает большим мою ладонь. Невесомо, но так ощутимо.

Не колеблюсь. Правда вылетает из моего рта прежде, чем я могу передумать:

– Нет, как он делал это, я не видела. – Признания даются мне с трудом. В горле першит, словно его трут наждачной бумагой. Чтобы избавиться от этого чувства, я сглатываю и продолжаю: – Слышала. Не хотела, но от страха вслушивалась, хотя даже это было излишне, там был отчётлив каждый шорох. Звук. Его частое дыхание.

Стыд-н-о.

До чего же стыдно!

Пауза. Глубокий вдох.

Заткнуться бы! Только мне кажется, что сказанного ещё недостаточно:

– Я слышала эти звуки не каждую ночь. Но каждую ночь я боялась пропустить его тихие шаги в коридоре.

Келлан шипит сквозь плотно сжатые зубы. Его пальцы грубее сжимают мою ладонь, и их хватка болезненна.

Я поворачиваю к нему голову, – он так и продолжает лежать, глядя в потолок, казалось бы, без видимых эмоциональных реакций. Однако, замечаю, как дёргается кадык на его горле, а сам он ощеривается.

Он сминает мои пальцы в своих. Трёт их. Я терплю, но не прошу его меня отпустить. Мне нужно это давление. Как привязка к этой жизни, где мой дядя – не что иное, как преследующий кошмар. И только.