Омут

Скрипнув, дверь подалась внутрь, и, не увидев никого в открывшемся проёме, Ниов почувствовал, как напускная храбрость со свистом улетучивается из его жил, словно воздух из проколотого шарика. Не желая отступать, он толкнул дверь ещё дальше и перешагнул порог. Несмотря на крошечное почерневшее от копоти оконце под самой крышей, здесь было светло. Жёлтые языки пламени весело плясали в большом очаге, игриво полизывая пузатый котёл, висящий над потрескивающими поленьями, то и дело возмущённо шипя и пенясь, когда кипящее в котле варево особо бурным всплеском переливалось за край. В дальнем углу избы спиной к двери стояла сама бабка Зинаида, сгорбившись над столом и колдуя над разложенными пучками свежесобранных трав. Одной рукой прижимая к себе охапку высоких полевых ромашек, другой она ловко отщёлкивала жёлуди, раскладывая по шесть в каждой кучке. Услыхав, как кто-то вошёл, она повернулась и, увидев Ниова, осклабила беззубый рот в благодушной улыбке:

– Заходи, заходи, голубчик. Не робей.

– Я тут это, за советом к тебе пришёл, – отчего-то нескладно начал объяснять Ниов.

– Ты проходи, проходи, милок. Я уж сейчас досчитаю. Присядь вон пока, – неопределённо махнула она рукой.

Увидав спрятавшуюся под столом низенькую колченогую табуретку, Ниов кое-как примостился на ней, внезапно сравнявшись носом с грубо обтёсанной столешницей. Бормоча под нос какой-то расклад, ворожея наскоро закончила подсчёт и, смахнув все желудёвые кучки в большую плетёную корзину, ворохом рассыпала по столу тонкие стебельки ромашек.

– Теперича три недели им сушиться, а после растолку в порошок, – обращаясь уже к Ниову, поделилась знахарка и, прихрамывая, направилась в его сторону. Соскочив с табурета, он угодливо подставил ей сиденье, но, отмахнувшись от него как от назойливой мухи, она просипела:

– Сиди, сиди, милок, – и прошаркала мимо стола к котлу. Помешивая густое варево, судя по растекавшемуся запаху, напоминавшее грибной суп, она не глядя обратилась к Ниову, взгромоздившемуся обратно на табурет.

– Чего-й то стряслось у тебя, коль меня проведать решил? – участливо спросила она.

Спотыкаясь и перескакивая с проклятого колодца на грот Чернокнижника и обратно к ночному купанию, Ниов сбивчиво изложил запутанное дело. Не оборачиваясь, ворожея ворошила поварёшкой кипящий бульон, и Ниов, повествуя о гибели распятого на стене старикашки, угрюмо гадал, слушает ли она его. Но едва он упомянул своё прозрение и русалку, приплывшую в ночи проверить пещеру, она развернулась и вперила в него казавшиеся бездонными пронзительно чёрные глаза, светившиеся такой проницательностью, что Ниов вдруг замялся и смолк.

– Да ты говори, говори, не стесняйся. Подробно всё излагай.

Рассказывая, как он остриг оглушённую русалку, Ниов поднял глаза на ворожею и подивился. Подавшись вперёд, она вся обратилась в слух, и забытый метровый половник деревянным маятником мерно раскачивался в застывшей руке. Сверля Ниова пристальным взглядом, ворожея вдруг перебила его, спросив:

– Что ж, прямо наголо сбрил?

– Начисто, чтоб наверняка соскрёб, – ответил он.

Больше она ничего не спрашивала, и он продолжил рассказывать. Голос его звучал глухо, и едва он закончил, повисла тишина, прерываемая лишь возмущённым бульканьем бурлящего на огне варева. Не сказав ни слова, ворожея покачала головой и вновь принялась молча размешивать суп. Опасаясь, как бы она не отказалась помочь ему, Ниов поднялся со стула и с мольбой кинулся к ней:

– Мочи нет, боюсь я её, как бы не стала она мне теперь по ночам являться! Подсоби, чем сможешь, бабулечка, а уж я в долгу не останусь!

– Тёмное это дело, – стоя спиной к нему, глухо сказала ворожея. – Магия русалочья самая сильная, лунным светом дарована, оттого и природе угодна. Чары их, почитай, вечные, вот и не стареют они, а уж коли обрить ты её сунулся, так великое проклятье на себя навлёк.

– Что ж теперь делать-то? – вконец растерявшись, пролепетал обескураженный Ниов, отступая на шаг.

– Да ничего. Ты не горюй, – отбросив поварёшку, внезапно твёрдо сказала знахарка и решительно направилась к дальней стене, где на криво приколоченном узком подоконнике примостились гроздья пузырьков и склянок.

– Счас, счас, не переживай, изыщу я для тебя средство, – зашептала она скороговоркой, ловкими пальцами перебирая флакон за флаконом. – Счас, счас, погоди, милок.

– Вот! – торжественно объявила ворожея, извлекая крохотный пузатый пузырёк, весь покрытый сантиметровым слоем пыли. Поставив бутылёк перед Ниовом на стол, она повелительно приказала:

– Его выпить надо!

Нерешительно повертев в руке не внушающий доверия заляпанный флакон, Ниов покрутил его в ладони и, смахнув пальцем налипшую пыль, вдруг заметил слабое молочно-белое свечение, исходившее изнутри. Обтерев стеклянные бока рукавом рубахи, он двумя пальцами аккуратно поднял склянку к носу и повернул её на свет. Вспыхнув серебристыми гранями, пузырёк заискрился в оранжевом отсвете пламени, и незнакомая матовая жидкость внутри заиграла перламутровыми переливами.