Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго

Просматривая номера "Литературного консерватора", невольно удивляешься уму и образованности этого мальчика. В критике литературной, критике театральной, в иностранной литературе он проявляет глубокую осведомленность; он, несомненно, обладал подлинной культурой и особенно хорошо знал римскую и греческую античность. Его философские воззрения благородны. О Вольтере, которым он тогда восхищался, он говорил с упреком: "Это прекрасный гений, написавший историю отдельных людей для того, чтобы обратить свой сарказм на все человечество… А ведь это все-таки несправедливо — находить в анналах мировой истории только ужасы и преступления…" [Виктор Гюго, "Дневник юного якобита 1819 года"] Однако в оценке прошлого Гюго и сам проявлял саркастический цинизм, порожденный картинами того времени: "Римский сенат заявляет, что он не будет давать выкуп за пленных. Что это доказывает? То, что у сената не было денег. Сенат вышел навстречу Варрону, бежавшему с поля битвы, и благодарил его за то, что он не утратил надежды на Республику. Что это доказывает? То, что группа, заставившая назначить Варрона полководцем, была еще достаточно сильна для того, чтобы не допустить его кары…" Сама мысль, четкость стиля, обширные познания — все возвещало в этом юноше крупного писателя. В политике он оставался монархистом:

Ты говоришь: чудак ужасный он

Нравоученья, спесь, ворчливый тон…

О нет! В шестнадцать лет я ученик,

Я скромно познаю премудрость книг:

Я Монтескье читал, мне люб Вольтер,

А "Хартия" — в ней строгости пример…

Я консерватор?.. Нет, противник бурь…

[В.Гюго, "Ответ на послание королю господина Урри" ("Оды и баллады")]

В литературе братья Гюго придерживались робкого эклектизма: "Мы не могли понять, какая разница между жанром классическим и жанром романтическим. Для нас пьесы Шекспира и Шиллера отличались от пьес Корнеля и Расина тем, что в них больше недостатков…" Однако Виктор Гюго имел смелость сказать, что если надо учиться у Делиля, то это учитель опасный. Гюго уже видел худосочие академического эротизма в поэзии. "Для художника любовь — неиссякаемый источник ярких образов и новых мыслей; совсем не то получается при изображении сладострастья — там все материально, и, когда вы исчерпаете такие эпитеты, как "алебастровый", "бело-розовый", "лилейный", — вам уж больше и нечего сказать…" Он требует, чтоб у поэта был "ясный ум, чистое сердце, благородная и возвышенная душа". У него верное критическое чутье: "Когда же в наш век литература будет на уровне его общественных движений и появятся поэты, столь же великие, как события, коими он отмечен?.." Юный поэт считал, что пошлость в такую эпоху непростительна, "потому что уже нет Бонапарта, некому привлекать к себе даровитых людей и делать из них генералов".

В литературе Виктор Гюго восхищался только теми, кто действительно этого был достоин: "Корнелем, у которого он находил смелую фантазию, особенно в комедиях; Шенье, которого только что открыл Латуш и над гробом которого свирепствовали в своей критике поборники классицизма; Вальтером Скоттом, влияние которого на литературу он предвидел; Ламартином, чьи "Поэтические думы" изданы были в 1820 году: "Вот наконец настоящие поэмы настоящего поэта, стихи, исполненные настоящей поэзии…" Простота Ламартина поражала Гюго: "Эти стихи поначалу меня удивили, а затем очаровали. В самом деле, они свободны от нашей светской изысканности и нашего заученного изящества…" В сравнительной оценке Шенье и Ламартина у Гюго есть замечательная фраза: "Словом, если я хорошо уловил различия меж ними, весьма, впрочем, незначительные, то первый является романтиком среди классицистов, а второй — классицист среди романтиков".