Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго

Жанна говорила: «Я была просто прелесть какая умная у Папапа, ни одних слов не говорила». Записная книжка Гюго, 31 октября 1873 года: «Жорж нарушил запрещение матери, касавшееся банки с вареньем, и после этого сказал мне: «Папапа, можешь ты мне позволить, что я ел нынче утром варенье?..» 29 октября: «Вчера вечером я нашел у себя в постели куклу: Жанна положила ее на подушку, чтобы она „побаинькала“ (поспала) вместе с Папапа». Подобные находки приводили его в восторг. Он позволял внукам раскладывать игрушки на его рукописях. 12 ноября 1873 года: «После завтрака поехали в Сен-Манде, она (Ж. Ж.), я и маленькая Жанна. Бедная моя дочь устроена сколь возможно хорошо; она спокойна, чувствует себя хорошо. Жанна поцеловала свою тетю и много говорила о ней на обратном пути…» По дороге домой остановились, зашли в кондитерскую. В четыре с половиной года (14 февраля 1873 года) Жорж присутствовал на возобновленном представлении «Марион Делорм» и на следующий день твердил с утра до вечера: «Вот в красном там палач проходит!» Около собора Парижской Богоматери Жорж с гордостью говорил: «Башни Папапа». Гюго торжественно делал надписи на своих книгах, которые дарил внукам. На экземпляре «Грозного года», предназначенном Жоржу, он написал: «Жоржу – через пятнадцать лет»:

Спокойно подвожу итог пути:
Мне суждено уйти, тебе – расти…

А на экземпляре, подаренном Жанне, было написано:

Ты – ангел в этой жизни трудной, странной.
Стань женщиной, но… оставайся Жанной!

Он требовал от снохи, чтобы его маленькие внуки Жорж и Жанна присутствовали на всех званых обедах. Няньки могли уложить их в постель только в одиннадцать часов вечера. Но иногда, вспоминает Жорж, «мы засыпали прямо за столом, убаюканные гулом голосов. Эдмон Гонкур мне рассказывал, что как-то раз Жанна уснула с куриной ножкой в руке, уткнувшись щекой в тарелку…».

В дни больших празднеств дети пили за здоровье дедушки. «Я, самая маленькая, пью за самого большого», – сказала Жанна 26 февраля. Слова, вероятно, придумал Мерис или Вакери. На своих именинах Жанна робко просила: «Скажите мне тосту». Если дед ворчал на нее, Жанна стыдила его: «Зачем бранишь, когда тебя любят?» Трехлетней Марте Феваль, когда она расшалилась, шестилетняя Жанна строго сказала: «Марта! Виктор Гюго смотрит на тебя». Дедушка рассказывал им сказки: «Злой мальчик и добрая собака», «Глупый король и умная блоха». На кусочках картона он рисовал для внучат гусиным пером картинки, служившие хорошими и плохими отметками за поведение, они находили эти рисунки за столом под своими салфетками. «Иногда, – вспоминает Жорж Гюго, – на рисунках улыбались ангельские личики кудрявых деток в венках из звезд или же фантастические птицы с открытым клювом заливались песнями на цветущих ветках…»

Сборник «Искусство быть дедом» частью создан из заметок в записных книжках «обожающего и восхищенного» деда. Некоторые стихотворения в этой книге («Луна», «Жанну посадили в темный чулан») были стихотворным переложением детских «словечек». В других старик-дед выражал свои чувства, удивляясь тому, что он, который боролся с императором, оказался «побежден» ребенком (Victor sed victus[244]). Но он полагал, что поэт всегда должен переходить от житейского взгляда на мир к проникновению в его тайны. В Зоологическом саду он смотрел на ужасных чудовищ и глазами детей, и глазами мудреца. Малышам было страшно, но иногда и очень смешно, Старец же думал:

Я думаю, Господь привык работать спешно,
Но обвинять Творца не следует, конечно, —
Его, который, всем вниманье уделя,
Сумел изобрести цветенье миндаля
И радугу взметнул над укрощенным Понтом,
Коль рядом ставит он колибри с мастодонтом.
Сказать по правде, вкус плохой у старика.
То гидру прячет в ров, то в яму червяка,
И Микеланджело, божественный и жуткий,
Перекликается с раблезианской шуткой.
Таков Господь. Таким Его я признаю[245].