Олимпийский диск

Ксилей трудился в поте лица, поддерживая огонь. Невольники подносили и подносили дрова, для каждой процессии ксилей отмерял количество топлива и брал плату; перед ним стояла вместительная бронзовая посудина, уже до половины заполненная монетами; часть выручки он передаст в олимпийскую казну, но оставшейся суммы ему хватит на покупку земли, виноградника и дома. Процессии выделяли пожертвования и на Олимпию, у алтаря вырастала гора денег, за которой присматривал эпимелет. Гиерон, принеся жертву, приказал снять золотые украшения с бычьих рогов и бросил их вместо дани. С этого момента каждый, поравнявшись с алтарем, оставлял у ног эпимелета какую-нибудь драгоценность: кубок, булавку, перстень, браслет; Герен, возглавлявший процессию Навкратиса, пожертвовал красивый котел на треножнике, украшенный золотыми пластинами с барельефами, где изображалась восточная богиня Анаит, с большими крыльями, сидящая между двумя львами.

Близился полдень. Целые стада быков и баранов были уничтожены, озера крови стояли вокруг алтаря. Казалось, сам алтарь истекал кровью, ступени, ведущие на террасу, сделались алыми и скользкими. Дорога между изваяниями победителей, по которой мясо доставлялось в лагерь, пылала от багровых пятен. Кровавые испарения повисли над Олимпией, воздух, перенасыщенный запахом смерти, привлек коршунов, и они начали описывать стремительные, алчные круги.

Тройка теоколов беспрерывно менялась, через какое-то время их замещал кафемерофит, все были утомлены. Задыхающиеся спондаулы с трудом отнимали флейты от посиневших губ, и, когда никто не играл, не пел, не молился, в мгновения неожиданно наступавшей тишины, слышалось лишь потрескивание огня и шипение жира, стекающего на раскаленные угли. Иногда языки пламени укорачивались, задохнувшись в клубах дыма, разъедавшего глаза людям.

На террасе царила убийственная жара, легкий ветерок не в силах был побороть ее, казалось, весь мир погружен в марево безмятежного августовского дня. Жрецы, в одеяниях, выпачканных кровью, с почерневшими от сажи лицами, с горящими глазами, в окружении четвертующих жертвы, смахивали на служителей ада. Только предводитель рода Иамидов, благородный старец, символ извечных понятий, стоял бодрый и спокойный, не позволяя никому подменить себя, он неутомимо вглядывался в огонь, во внутренности жертвенных животных, а когда поворачивался, чтоб произнести свои предсказания, людям открывалась невозмутимая голубизна его глаз и нетронутое зноем великолепие черт.

Стадион опустел, процессии после жертвоприношений возвратились в лагерь, настал черед скромных пилигримов. Но когда они вереницей потянулись от Герайона, жрецы покинули алтарь. Остались только кафемерофит и ксилей, который поднял цену на топливо. Пошли споры и торговля. В качестве особых проксенов нанимали граждан Элиды, платные флейтисты требовали по два обола с каждого. Екзегеты кричали, чтобы поторапливались, так как Зевс но приемлет молитв после полудня. Поэтому совершались укороченные обряды, где животные шли под нож с такой же быстротой, как на бойне.

Многие, не имея возможности протолкаться к главному алтарю, искали другие. В них недостатка не было, возле каждого стоял жрец, приглашавший пилигримов. За обол он разжигал небольшой костер из сухих веток и служил посредником между богом и пришельцем; жрец исполнял свои обязанности добросовестно, позволял подолгу молиться, даже присоединялся к молитвам, а иногда исполнял несколько строф гимна, древние, малопонятные слова которого были ближе языку богов. Курились кадила, в огонь выплескивалось несколько кубков вина, многие бросали в огонь фигурки животных, любимых богом: для Аполлона это было печенье в форме лука или лиры, для Геракла - крупных размеров огурцы с воткнутыми в них прутиками, имитирующими ноги, рога и уши животных, но чаще изображения выполнялись из воска.

Олимпия пылала и дымила, всюду - воздетые к небу руки, громко возносимые молитвы. Но поскольку солнце давно миновало зенит и жрецы покидали алтари, толпа начала рассеиваться. Священная роща осталась в своем страшном запустении. Дым, чад, запах горелого смешивались с запахом разлагающейся крови, гниющих остатков мяса, кишок, внутренностей и помета. В прокопченном воздухе носились хлопья сажи, кое-где деревья, стоящие слишком близко от алтарей, были опалены.

Но служители уже гнали невольников с граблями, лопатами, тачками; прибыло несколько повозок с песком; губками обмывали алтари. Коршуны, успев схватить по куску, скрылись за холмами. Легкий послеполуденный ветерок очистил небо.