Были среди них скакуны из Арголиды, из Аттики, из Евбеи, потомки мифологических животных. Их предков объезжал Ипполит, сын амазонки, в их жилах текла кровь чудесных кобылиц царя Диомеда[77], их родословная хранила память о таких временах, когда из-под их стремительных копыт вдруг начинали бить источники, а бог моря Посейдон, приняв облик коня, скакал по первым земным лугам. Резвостью своих ног они обязаны долгим векам странствий и войн, верность и преданность их высокие души обрели в лагерях всадников, вместе с которыми они уходили из жизни в дыму погребального костра. Ни одно их сухожилие, ни один мускул не являлись делом случая, об этом из поколения в поколение заботились люди такой, как и они, благородной породы.
Им ни в чем не уступали лошади Сицилии, Великой Греции, более юные по своему происхождению, но не менее холеные. Рассказывали самые невероятные вещи о пышности их конюшен, об опекающих их ветеринарах, о том, как им отмеряют овес, ячмень или пшеницу, о памятниках, какие возводятся им после смерти. Некоторые, зачарованные их красотой, были уверены что их кормят цветами. Ведь скармливали же киренцы лошадям лотос! Свою родословную они вели от ливийской породы, рыжие, как лисы, и совершенно особенного строения, с глубоко вогнутым хребтом, над седловиной которого массивный круп возвышался в форме свода.
При появлении персидских лошадей пронесся шум. Захваченные во время пленения неприятельского обоза под Платеями, эти лошади при посредстве торговцев уже растеклись по всему свету. У Ферона была целая четверка. Для ухода за ними покупали пленных персов. Каждому обещали свободу в случае победы и смерть при поражении, не видя иного выхода, как обеспечить надежную опеку над животным, привычек и правил дрессировки которых никто не знал. А они проявляли беспокойство, словно на них раздражающе действовал сам запах чужого народа. Ионийцы из Малой Азии, бродившие по разным дорогам, распознавали среди них широкогрудых лошадей из Каппадокии и тех, что происходили из Вифинии, Фригии, Меонии.
Не было ни одной лошади вороной масти. Никто не решился бы оседлать или запрячь в колесницу животное, по своей окраске принадлежащее к божествам смерти и преисподней. Все оттенки гнедых - в яблоках, каурые, сивые - являли отличное, светлое зрелище, среди них пара нисейских лошадей[78] вызывала всеобщее восхищение своей ослепительной белизной.
Купание коней производилось в священных водах Алфея. Конюхи въезжали на середину реки и, несколько раз окунув животных, возвращались на берег. Здесь их вычесывали, и можно было воочию видеть золотые и серебряные гребни, извлекавшиеся людьми сицилийских тиранов из кожаных мешочков. Потом лошадей, подобно атлетам, натирали оливковым маслом. Прекрасные, длинные гривы расчесывали на обе стороны, подстригали на лбу челку. У персидских скакунов грива с левого бока была срезана. Тем, которые шли пристяжными в четверке, заплетали хвосты, стягивая их в тугой узел у самого основания.
Невольники доставили лошадям воду. Среди ночи их отправили к отдаленным горным источникам. Каждого сопровождал доверенный человек, который перед наполнением сосуда осматривал его, потом закрывал и опечатывал. Теперь происходила проверка печатей и хозяева срывали их собственноручно. Пузатые бронзовые котлы содержали количество воды, отмеренное путем длительных наблюдений. Прежде чем подать воду животным, в нее добавляли несколько кубков вина - для возбуждения. Лошади были некормлены, только персы давали своим горсть люцерны.
Наездники и возничие пребывали в полной готовности. Первые нагие, натертые маслом, как атлеты, вторые в длинных белых хитонах, перетянутых в талии и ниспадавших до щиколоток параллельными складками, напоминавшими рифленые колонны. На шее, в выеме хитонов, виднелись шнурки амулетов, носимых на груди. Опасная профессия возничих преисполняла их извечными предрассудками. Кто-то испуганным шепотом клялся, что никогда не станет больше участвовать в Истмийских играх.
- Мне почудилось, будто столб пара вырвался из-под земли. Только когда меня вынесло вместе с колесницей, я узнал, что это сын Сизифа, Главк, разбившийся на скачках, расхаживал по ипподрому.
Слушатели в ответ только пожимали плечами - Истмийского Главка можно назвать добрым духом в сравнении с олимпийским демоном, который бродит по восточному краю ипподрома, у столба, указывающего место поворота. Его подлинное имя никому не известно, все называют его Тараксипп.
- Это тот, что пугает лошадей?
- Да, ночное страшилище с горящими глазами!
- Это ребенок, но с лицом старика, с длинной бородой и всклокоченными волосами.
- Он похож на птицу!
- Он, словно крот, неожиданно вылезает из земли, прямо под ногами у лошадей!
- И еще жужжит, как огромный слепень!