Олимпиец

В тот вечер на нём не было старых джинсов и свитера, — наверное, потому, что стояла жара. Он надел чёрную шёлковую рубашку с открытым воротом и облегающие чёрные брюки. Его даже не хотели впускать. Его стриптиз был ненастоящим, потому что он ничего с себя не снимал, только делал вид, что собирается раздеться, имитировал движения стриптизеток. Смешно повторял все их ужимки, показывал, будто снимает чулки, — вытягивая ногу, поворачивался к нам лицом и вдруг резким движением якобы бросал что–то на парня, сидевшего за передним столиком. Через несколько минут все валялись со смеху; ему даже подыграли, выключили свет и дали на него луч прожектора, а ударник бил в барабан. Под конец, когда он повернулся ко всем спиной, как бы стесняясь сбросить последнее, что на нём оставалось, творилось нечто невообразимое.

В этом клубе мы засиделись далеко за полночь, танцевали, развлекались. Джил потрясающе танцевала, особенно твист; можно подумать, все движения у неё были отработаны, казалось, она танцует сама по себе, но иногда наши взгляды встречались, и она мило улыбалась.

Сэм только один раз за весь вечер слегка подпортил настроение; он стал рассказывать нескольким американцам, как он планировал забег, как учил меня тому и этому. Заметив, как смотрит на него Джил, я испугался: вот сейчас что–нибудь выкинет — обнял её и быстро увлёк танцевать. Она сказала: «Можно подумать, что это он бежал, а не ты». Но в остальном всё было хорошо, просто блеск.

— Айк, каково это — быть мировым рекордсменом?

— Как в сказке.

— Когда вы порвали финишную ленточку, вы думали, что установили мировой рекорд?

— Да, была такая мысль.

— Значит, сюрприза не было?

— Как сказать, и да и нет. Ведь надежда–то всегда с тобой.

— Но вы и ваш тренер, Сэм Ди, твёрдо решили идти на рекорд в этом забеге?

— Да, план такой был. Я надеялся, что забег будет быстрый, значит, стоит попытаться.

— Наверное, такого темпа не ожидали даже вы?

— Да, на втором и третьем круге. Никак не думал, что Драйвер так рванёт.

— Возможно, и он не ждал от вас такой скорости?

— Может быть, не знаю.

— А он говорил с вами после забега?

— Да, сказал, что теперь перейдёт на простоквашу.

— Очень хорошо! Замечательно! А теперь, Айк, когда вы уже установили рекорд, к чему будете стремиться?

— К тому, чтобы его удержать.

Рекордсменом я оставался всего три месяца. А потом, не успели мой рекорд официально утвердить, его побил канадец. Какой–то Терри Купер, я о нём слышал краем уха. На Олимпиаде в Риме он пришёл восьмым.

Помню, когда я узнал об этом, страшно расстроился, будто меня обокрали. Позвонил спортивный обозреватель Артур Генри. Он спросил: «Слышали о новом рекорде, Айк?» У меня внутри всё как оборвалось: «Что? О каком?» Тогда он сказал, что Купер в Ванкувере пробежал милю за 3.54,5. потом спросил: «Могу ли я написать, что вы полны решимости вернуть рекорд?» Я ответил: «Да, так и напишите». Он добавил: «И то, что вы удивлены?» — «И это тоже».

Я всё ещё стоял у телефона, когда из кухни вышла Джил и спросила: «Что случилось?» Я сказал, что больше не рекордсмен. Канадец Купер пробежал милю за 3.54,5.

Она обняла меня, поцеловала и сказала: «Придётся тебе отвоевать его обратно. На то они и рекорды, чтобы их били». Я ответил: «Знаю. Но так быстро? Я даже не успел к нему привыкнуть».

Потом я позвонил Сэму, он уже знал. Он сказал: «Если он пробежал за 3.54,5, то в конце сезона ты пробежишь за 3.54. Наша ближайшая цель — 3.54,2».

Но в том сезоне у меня ничего не вышло. Настроение было — паршивее некуда. Честно говоря, даже хуже, чем в Риме.

Это поразительно. Всё больше походит на моралите. Айк — в роли простого человека, Джил — доброго ангела, Сэм — искусителя. Классическое распределение ролей: Джил иногда прямо–таки светилась добротой, а искуситель Сэм был на редкость сладкоречив.

Чем же Сэм его искушает, будто держит перед носом морковку? Мировым рекордом. Айк его установил, потом потерял, а теперь этот процесс может длиться вечно: завоевал рекорд, потом потерял, снова завоевал, и пока эта карусель вращается, от Сэма ему никуда не деться. Не знаю, в какой момент она это поняла. Просто я заметил: она стала иначе реагировать, когда Айк заговаривал о рекорде, — с религиозным, миссионерским видом, и глаза его выражали решимость крестоносца. Раньше, до того, как он побил мировой рекорд, она к этому относилась с такой же страстью, как Айк, но теперь она как бы замкнулась, отвечала всё впопад, но без энтузиазма крестоносца, и Айк это заметил. Он стал спрашивать: «Правда, Джил?», «Верно, Джил?» Она же отвечала: «Да, конечно, Айк», а иногда он просто бросал на неё взгляд, силясь угадать, что у неё на уме.