Олимп

– Сетебос, – пояснила аватара логосферы. – Истек полуторатысячелетний срок его заточения на иных Землях и терраформированном Марсе. Стоило многорукому открыть первую же Брано-Дыру и почуять здешний воздух, войниксы тут же вернулись к первоначальной программе.

– Заложенной три тысячи лет назад, – прибавил мужчина. – Да, но среди «старомодных» нет ни одного человека иудейского происхождения.

Маг пожал плечами.

– Безголовые твари не знали этого. Во времена Сейви все люди были евреями, следовательно… Войниксы ведь не слишком умны. Они заключили, что люди и есть евреи. Если А равняется В, а В равняется С, выходит, что А равняется С. Крит – остров, и Англия – остров, а значит…

– Крит и Англия – одно и то же, – закончил Харман. – Однако вирус Рубикона явился не из лабораторий Израиля.

– Ты совершенно прав, – кивнул Просперо. – На самом деле Рубикон стал единственным существенным вкладом исламского мира в науку всего остального мира за две тысячи лет беспросветного мрака.

– Одиннадцать миллиардов смертей. – Голос мужчины дрогнул. – Девяносто семь процентов населения были стерты с лица Земли.

Маг снова пожал плечами.

– Война затянулась.

Харман опять рассмеялся.

– И вирус добрался почти до всех, кроме тех людей, ради уничтожения которых его создавали.

– Ученые Израиля накопили к тому времени богатый опыт нанотехнического манипулирования с генами, – промолвил старец. – Они поспешили обезопасить свой народ, пока не поздно.

– Могли бы поделиться спасительной технологией с другими, – вставил Харман.

– Они пытались. Увы, времени уже не было. Хватило только, чтобы… сохранить про запас ДНК вашего рода.

– А ведь Глобальный Халифат не изобретал способа странствовать во времени, – не слишком убежденно, полувопросительно произнес мужчина.

– Верно, – подтвердил маг. – Первый рабочий пузырь для подобных путешествий создал один француз…

– Анри Делакур, – пробормотал, припоминая, Харман.

– …чтобы вернуться в тысяча четыреста семьдесят восьмой год н. э. с целью подробно изучить весьма любопытную рукопись, приобретенную императором Священной Римской империи Рудольфом Вторым[65] в тысяча пятьсот восемьдесят шестом году, – без запинки продолжал Просперо. – Казалось бы: ничего страшного, быстрый и несложный прыжок в далекое прошлое. Это сейчас нам известно, что манускрипт с его зашифрованным тайным языком, полный роскошных миниатюр с изображением неземных растений, звездных систем и обнаженных людей, – сплошная мистификация. Доктору Делакуру и его родному городу пришлось расплатиться за эту поездку, когда черная дыра, которой команда пользовалась в качестве источника энергии, вырвалась за пределы защитного силового поля.

– И все-таки французы вместе с Новым Европейским Союзом передали чертежи машины времени Халифату, – сказал Харман. – Зачем?

Просперо воздел морщинистые, опутанные синими венами руки, будто желая благословить собеседника.

– Члены Союза водили близкое знакомство с учеными Палестины.

– Интересно, – проговорил мужчина, – мог ли торговец редкими книгами Вилфрид Войнич,[66] живший в начале двадцатого века, представить себе, что в его честь окрестят расу саморазмножающихся чудовищ?

– Мало кто из нас подозревает, какое наследие оставит после себя, – изрек седовласый маг, по-прежнему не опуская воздетых дланей.

Мойра вздохнула.

– Может, закончите ваши странствия по мглистым долинам памяти?

Харман посмотрел на нее.

– А ты, грядущий Прометей, прикрыл бы хозяйство, хватит уже твоему красавцу на меня пялиться. Если это игра в гляделки, так он победил: я первая моргнула.

Мужчина покосился вниз и спешно запахнул свой халат, полы которого разъехались в самом начале беседы.

– Ближайший час вагон будет проезжать над Пиренеями, – продолжала дама. – Теперь, когда у Хармана в голове завелся не только градусник телесных утех, нам найдется что обсудить и решить по дороге. Предлагаю: пусть наш Прометей идет наверх, примет душ и оденется. Дедуля может пока вздремнуть. А я, так и быть, помою посуду.

65

Ахиллес размышляет, не слишком ли он погорячился, вынудив Зевса низвергнуть себя в глубочайшую и темнейшую бездну преисподнего мира. А ведь поначалу затея казалась такой остроумной…

Во-первых, здесь нельзя дышать. Теоретически квантовая сингулярность его погибели от руки Париса должна защищать Пелида от смерти, но не спасает от першения в горле, саднящего кашля и падения с высоты на раскаленный, точно вулканическая лава, черный валун, пока напоенная метаном атмосфера травит и разъедает легкие. С тем же успехом можно вдыхать кислоту.

Во-вторых, этот самый Тартар – прескверное место. Чудовищное давление – а оно в этих краях такое же, как на уровне двухсот футов ниже поверхности земного моря, – больно сжимает каждый дюйм человеческого тела. Жара нестерпимая. Простого смертного, хотя бы и героя вроде прославленных Диомеда и Одиссея, давно убило бы, но даже и полубог Ахиллес тяжко страдает. Кожа его покрылась багровыми и белыми нарывами, а на открытых участках вздуваются все новые волдыри.