Олимп

– Дай слово, что не исчезнешь.

– Даю… слово, – хрипит калека.

– И помни, – Ахилл стискивает могучие бедра, заставив бога огня взреветь от боли, – нарушишь обещание – прикончу.

Тут он откатывается в сторону. Между тем воздух настолько разрежен, что быстроногий готов потерять сознание в любую секунду. Взяв бессмертного за тунику и спутанные космы, сын Пелея волочит побежденного за собой через силовое поле, в теплую и пригодную для дыхания атмосферу хрустального туннеля.

Оказавшись внутри, ахеец бросает бога на металлическую лестницу и возобновляет жесткий захват. Насмотревшись на Хокенберри, а также на некоторых бессмертных, он уже знает: любой, кто способен квитироваться прочь, переносит за собой того, с кем находится в телесном контакте.

Тяжело сопя и постанывая, Гефест косится на тело Пентесилеи, завернутое в испачканный покров.

– И что же привело тебя на Олимп, о быстроногий Ахилл? Постирушку больше негде устроить?

– Заткнись, – выдыхает Пелид.

Три дня тренировок по скалолазанию без пищи стоили ему слишком дорого: нечеловеческая сила покидает тело, утекая прочь, словно вода из решета. Еще минута, и герой ослабит хватку… или убьет божество.

– Откуда у тебя этот нож, кратковечный? – осведомляется истекающий ихором бородач.

– Его мне доверила дева Паллада.

Ахиллес не видит причин для обмана и, кроме того, в отличие от некоторых – от многоумного Одиссея, к примеру, – вообще никогда не лжет.

– Вот как, Афина? – хмыкает покровитель огня. – Наиболее любезная моему сердцу богиня.

– Да, я наслышан, – отзывается сын Пелея.

Он и впрямь осведомлен о похождениях Гефеста, который вот уже не одно столетие домогался к лазурноокой, тщетно пытаясь овладеть ею. Однажды бог был настолько близок к успеху, что деве пришлось отпихивать распухший член от своих лилейных чресел – греки стыдливо использовали это слово, говоря о женском половом органе, – и успела-таки отпихнуть, когда бородатый калека окатил ее бедра горячей спермой. В юности Ахиллес узнал от кентавра Хирона, своего названного отца, немало историй, в которых клок шерсти erion, использованный богиней, дабы утереть семя, и пыль, куда оно упало, сыграли весьма любопытную роль. Как мужчина и величайший воитель на земле Пелид знал немало сказателей, певших о «брачной росе», herse или drosos на языке его родного острова, однако эти слова означали еще и новорожденного младенца. Поговаривали, что немало смертных героев, и даже сам Аполлон, явились на свет из окропленной семенем шерсти или горстки праха.

Впрочем, теперь не время для подобных россказней. Да и силы Ахиллеса почти на исходе, надо бы поберечь дыхание.

– Отпусти, я тебе пригожусь, – пыхтит Гефест. – Мы же с тобой как братья.

– Почему это? – хрипит сын Пелея.

Он уже решил: если придется дать волю этому калеке, лучше сразу кинжал, которым можно по-настоящему убить Бога, вонзить ему в шею, загнать поглубже в череп, насадить на лезвие мозги, а потом извлечь их наружу, точно рыбу на гарпуне из ручья.

– Когда после Великой Перемены я был выброшен в море, дочь Океана Эвринома и твоя мать приняли меня в свои недра, – хрипит покровитель огня. – Я бы захлебнулся и утонул, не спаси меня дражайшая Фетида, дочь Нерея. Так что мы почти что братья.

Ахилл молчит.

– Даже не просто братья, – сипит бессмертный. – Мы еще и союзники.

Быстроногий упорно не раскрывает рта, не желая обнаруживать подступающую слабость.

– Да, союзники! – выкрикивает Гефест, чьи ребра хрустят одно за другим, будто молодые деревца на морозе. – Моя любезная мать Гера терпеть не может Афродиту, а ведь эта бессмертная сучка – и твой враг тоже. И если, как утверждаешь, моя дражайшая возлюбленная Афина доверила тебе некое поручение, то у меня единственное желание – помочь всем, чем смогу.

– Отведи меня к целебным бакам, – с трудом выдает Ахиллес.

– К целебным бакам? – Кузнец глубоко вздыхает, почуяв, как слабеет хватка. – Тебя же сразу поймают, о сын Пелея и Фетиды. Олимп охвачен пламенем хаоса и гражданской войны, потому что Зевс куда-то пропал, но в лазарете по-прежнему выставлена охрана. Еще даже не стемнело. Лучше стань моим гостем, выпей, поешь, освежись, а под покровом глубокой ночи я сам перенесу тебя прямо к бакам, когда поблизости будет только жуткий Целитель и пара уснувших стражников.

«Еда?» – проносится в голове героя. Сказать по чести, драться ему сейчас и впрямь не с руки, тем паче заставлять кого-то воскрешать Пентесилею, так что подкрепиться действительно не помешает.

– Уговорил, – ворчит быстроногий и разжимает могучие бедра, заодно убирая клинок Афины за пояс. – Тащи меня в свой чертог на вершине Олимпа. И без выкрутасов, понял?

– Конечно, без выкрутасов, – свирепо рычит бородач, ощупывая синяки на животе и переломанные ребра. – Ну и денечки пошли, никакого почтения к бессмертному! Держись за мою руку, и квитируемся отсюда.

– Минутку. – Ослабевший Пелид еле находит силы, чтобы взвалить на плечо тело Пентесилеи.

– Ну вот, – говорит он, хватая волосатое предплечье бога. – Можем отправляться.

34

Войниксы напали чуть позже полуночи.