Олимп

Ею же обагрен просторный пол коридора, стены, а более всего – побитый панцирь и широкие манипуляторы Орфу с Ио.

– Ну как он? – спрашивает Манмут у товарища, произнося слова вслух.

Пользоваться личным лучом в присутствии других моравеков считается дурным тоном.

– Сюда я принес его мертвым, – отзывается краб. – Сейчас парня пытаются вернуть к жизни.

– А что, интегратор Синопессен и в этом разбирается?

– Он всегда увлекался человеческой медициной Потерянной Эпохи, – произносит Орфу. – Как ты – шекспировскими сонетами, или как я – Прустом.

Европеец кивает. Большинство моравеков, которых он знает, интересуются какой-либо областью древних искусств и наук: так были запрограммированы первые автономные роботы и киборги, запущенные в Пояс астероидов и во Внешнюю Систему, и поздние их преемники сохранили эту страсть. «Да, но разве достаточно знаний Синопессена для того, чтобы воскресить Хокенберри?»

Из каюты является заспанный Одиссей. При виде толпы мужчина с широкой, как бочка, грудью замирает и привычно тянется к рукояти меча – вернее, к пустой петле на поясе, ибо моравеки обезоружили древнего грека, пока поднимали его в бесчувственном состоянии на борт шершня. Манмут пытается вообразить, насколько странно выглядит в глазах человека металлическое судно, плывущее по космическим просторам, которых ему не рассмотреть, а также их пестрое сообщество. В коридоре не найдется и двух похожих моравеков – от великана Орфу, весящего не меньше двух тонн, и блестящего черного Сумы Четвертого до воинственного, покрытого хитином генерала роквеков Бех бин Адее.

Не удостоив нелепое сборище вниманием, сын Лаэрта невозмутимо шагает к окошку хирургического кабинета. И маленький европеец вновь прикидывает про себя, что же может подумать могучий бородач, увидав серебристого паука на долгих ножках и двух техвеков, склонившихся над мужчиной, с которым Одиссей не единожды встречался и разговаривал за последние девять месяцев, увидав его кровь, разверстую грудь и торчащие из тела ребра, словно в мясницкой лавке? «Уж не померещится ли ему, будто Ретроград Синопессен поедает свою жертву?»

Не отрывая глаз от операции, Лаэртид обращается к Манмуту на древнегреческом языке:

– Зачем твои друзья прикончили сына Дуэйна?

– Это не так. Хокенберри внезапно возник здесь, на судне… Помнишь, как он использовал божественные способности, чтобы мгновенно переноситься с места на место?

– Помню, – ворчит Одиссей. – Я видел, он отправил Ахиллеса в Илион, исчезнув и появившись опять, словно самый настоящий обитатель Олимпа. Только я никогда не верил, что Хокенберри бог или полубог.

– Он и не заявлял этого, – говорит европеец. – Похоже, сын Дуэйна получил удар кинжалом, однако успел квитироваться… перенестись, как это делают бессмертные… к нам за помощью. Серебряный моравек и два его помощника, которых ты лицезришь перед собой, пытаются спасти ему жизнь.

Серые очи Лаэртида взирают на Манмута сверху вниз.

– Спасти ему жизнь, маленькая машинка? Он же скончался, это видно с первого взгляда. Паук вынимает его сердце.

Моравек поворачивается посмотреть. Одиссей совершенно прав.

Не желая отвлекать Синопессена, европеец обращается к Астигу-Че по коммуникационной линии:

– Он умер? Необратимо умер?

Первичный интегратор отвечает, не поднимая головы, склоненной над хирургическим столом:

– Нет, Синопессен заморозил активность мозга буквально через минуту после того, как остановились жизненные функции больного, и полагает, что успел избежать невозместимых потерь. Кстати, он как раз говорит со мной. По его суждению, в обычном случае достаточно было бы ввести в кровь несколько миллионов наноцитов для восстановления поврежденной аорты и сердечной мышцы, потом запустить еще молекулярные машинки, чтобы восполнить кровяной запас и укрепить иммунную систему. Но интегратор Синопессен обнаружил, что схолиасту Хокенберри это не поможет.

– Почему? – подает голос каллистянин Чо Ли.

– Его клетки помечены.

– Помечены? – повторяет Манмут.

Он никогда не интересовался ни биологией, ни генетикой людей или моравеков, хотя довольно долго изучал биологию кракенов, ламинарий и прочих обитателей океана Европы, глубины которого бороздил на подлодке стандартное столетие с лишним.