Олигарх 2

Долго задерживаться в Европах я не собирался, месяц с дорогой в Лондоне и еще столько же в Италию.

Накануне отъезда у нас с Соней произошла первая серьезная размолвка, когда пришло очередное письмо от графа Ростова. Он в свое время сдержал свое слово и прислал мне письмо из Варшавы. К сожалению ничего про публику, преследующую нас почти до Пскова, он не узнал и честно написал об этом.

Из действующей армии граф дважды присылал короткие записки, что у него все отлично, воюет, геройствует и уже даже отмечен Государем.

Но здесь он прислал подробное и очень содержательное послание.

Совместно пролитая кровь иногда меняет многое в отношениях людей. В отряде графа Ростова был эскадрон польских уланов. И вот однажды во время небольшой стычки с турками, взвод под командованием нашего графа отбил у турок взятого в плен раненого польского уланского офицера.

До этого они несколько раз встречались и просто знали о существовании друг друга. С турками наши справились не без труда. Если бы не пленные, то граф спокойно дал бы им уйти. Но оставлять в руках врага своих он не стал и приказал атаковать.

Лошади у турок были так себе, поэтому погоня была короткой, а вот численное превосходство было на их стороне. Схватка была короткой, но жестокой. Граф потерял троих, оставшиеся почти все получили ранения, но бусурман порубили всех.

Пленных было двое, офицер и простой улан. Оба были ранены, но живые. Офицера с схватке с двумя турками граф отбил лично, получив очередное ранение.

В лазарете с раненым поляком лежали рядом. Когда Войцех немного поправился он рассказал, что был среди тех преследователей. Цели преследования он не знал, командиром был другой. Но перед самым отправлением на фронт, этот человек опять нашел его и сказал, что ни графа, ни меня ни в коем случае не трогать если вдруг он с нами встретится.

Про этого человека Войцех ничего толком не знал, только то, что он офицер школы подхорунжих. Ни в каких тайных обществах Войцех участвовать больше не желает, в это дело его втравил товарищ, который уже погиб, как и все те, кто был тогда среди преследователей. Чтобы не сталкиваться больше с заговорщиками, он решил остаться на фронте добровольцем и перевестись на Кавказ.

Вот такое письмо я получил от графа Ростова. Ни каких тревожных ассоциаций оно у меня не вызвало, а вот Соня на него отреагировала неадекватно, по-моему конечно мнению.

С собой я собрался взять Ивана Васильевича, своих камердинеров и дополнительно месье Ланжерона. Вон это и оказалось поводом к ссоре.

Моя супруга в ультимативной форме потребовала взять с собой еще человек пять. Это на мой взгляд было перебором, мы немного поперетыкивались, а потом она нанесла удар ниже пояса и привлекла на свою сторону Ивана Васильевича и Анну Андреевну.

Мне пришлось согласиться и в итоге остановились еще на четырех. Я дулся на жену до самой ночи, но в постели сломался и перестал обижаться. Правда я взял с жены честное пионерское никогда так больше не поступать.

Честным пионерским у нас называлось самое-самое серьезное обещание, которое мы давали друг другу. Почему пионерское я объяснять не стал, да Соня и не спрашивала, а поверила мне на слово, что это самое серьёзное обещание.

В Лондоне я был десятого декабря. Никакого вмешательства в лондонские дела не требовалось, все было просто замечательно. Гениальная идея в жизнь была воплощена еще более гениально и детище Сергея Петровича исправно приносило свой доход, став одной из достопримечательностью Лондона.

Это я понял, когда нанес визит Ротшильдам. Сам Натан естественно в нашем клубе не был, но собрал о нем много информации и похвалил меня за блестящую идеи и такое же её воплощение.

А вот его сын в нашем клубе бывал неоднократно, он по случайности был в Лондоне и мы с ним пообщались, в том числе и в клубе. Лайонел сказал, что любит бывать у нас, очень ценит зал для «избранного народа», но часто бывает и в других залах, ему нравится даже общий. А места для каких-нибудь щекотливых встреч или конфиденциальных переговоров в Лондоне лучше и безопаснее не найти.

Я конечно не стал ему рассказывать всей нашей кухни, но наши товарищи знали его как облупленного и прикладывали иногда даже героические усилия для обеспечения его безопасности и анонимности.

Пообщавшись с тетушкой, ей я привез специально написанный портрет Сони и нашего мальчика, конечно с Джоном Смитом-третьим и Брюнелями. Сделав два десятка визитов, я вполне мог бы и уезжать в Италию, вернее уплывать. Но надо было дождаться приезда месье Анри Ланжерона.

Месье Анри поехал с двумя моими людьми, своими учениками, в Париж. Ему надо было встретится со своими братьями, пообщаться после нескольких лет разлуки, рассказать про своё житье-бытье и узнать про то, как они живут без него. А после этого приехать ко мне в Лондон.