Ольга, королева руссов

Дружинники смотрят на вождя и поступают по образцу, который видят перед собою. Кисан не был ни дружинником, ни тем паче воеводой, хотя очень неплохо владел мечом, пройдя ту же школу обучения, что и юный князь Игорь. Но об этом свойстве дружинного сообщества знал, хотя в походы никогда не ходил и в схватках не участвовал. У него было другое оружие: ясное представление о том, что происходит, и почти мистическое видение того, что воспоследует в скором времени. Он был лучшим советником для великого князя Игоря, так как всегда облекал свои весьма дельные советы в форму, которую Игорь, как правило, воспринимал не сомневаясь, без сопротивления и даже без никчемных колебаний.

Кисан до тонкостей изучил капризный, всегда непредсказуемый и истерично надломленный характер великого князя. На это ему вполне хватило времени: они вдвоем сосали одну грудь. Случилось это потому, что на острове вспыхнула цинга, и мать Кисана мудро продлила кормление детей грудью, хотя они к тому времени уже ходили на собственных ногах.

Поэтому все у них шло мирно, пока Игорь после разгрома на море не стал совсем уж не в меру раздражительным, потерявшим уверенность в своем военном счастье и в преданности собственной дружины.

Именно тогда он вдруг заговорил об измене, зачем-то возложил опалу на ни в чем не повинного Хильберта и выгнал из дружины нескольких старых, еще Олеговой выучки, а потому и наиболее опытных дружинников. Князь метался душою куда более, нежели телом, и Кисан это прекрасно понимал. И быстро сообразил, как отвлечь его от этих метаний.

Это его люди купили на византийском рынке могучего юношу-левантийца, отлично говорившего на языке ромеев. Но говорить ему не следовало, почему Кисан и приказал еще там, в Царьграде, лишить его языка. А потом обставил приезд этого немого раба как подарок от самой Византии.

Это был верный ход. Игорь получил отдушину не только для тела, но и для души. Как всякий слабовольный истерик, он склонен был верить в желаемое, в некие утешительные мечты, если эти мечты ему подсовывали вовремя, как осторожные предположения других. Так он с необыкновенной легкостью поверил, что Византия его боится, почему и послала прекрасный немой подарок. Он настолько не любил размышлений, погружений в думы, поисков следствий у причин и причин у следствий, что ни разу не подумал о том, что цареградские советники императора не могли знать о его болезненной тяге к юным мужчинам и столь же болезненном страхе перед женщинами.

Впрочем, ничего странного для византийской знати в этом влечении к юношам не было. Наоборот, это было широко распространено в ближайшем окружении цареградских владык, и не один молодой воин прыгал в седло полководца прямо из постели очередного императора.

Кисан об этом знал. Его учили вместе с княжичем Игорем, полагая, что рассеянный и нелюбознательный сын Рюрика легче воспримет книжную и всякую иную премудрость, если рядом будет столь же юный плебей. Но плебей знал античную историю назубок, как знал не только славянский, но и греческий и латинский языки вместе с обиходным на острове древнегерманским. Он был очень способным, трудолюбивым, любознательным мальчишкой, с детства точно знающим одно: владыкой ему не быть. Против этого поднимутся не только знатные рода русов, но и племенная знать славян. И однажды сообразив это, он о высшей власти никогда и не помышлял. Игорь даровал ему боярство, сделал его своим первым советником и главой Княжеской Думы, а к большему Кисан и не стремился. Он выгодно женился на дочери знатного руса, имел двух дочерей и сына, любил собственную семью и подумывал об обеспеченной и безопасной старости куда больше, чем о славе и почестях.

Эти думы никогда не мешали спать. Наоборот, добрые и уютные, они успокаивали его, отодвигая на задние рубежи памяти все государственные хлопоты, заботы и неприятности. Но в ту припадочную – по вине великого князя – ночь с бессмысленными метаниями, с разгромом и поджогом усадьбы опального Хильберта, с убийством самого хозяина, единственного сына покойного Зигбьерна, друга великого князя Олега Вещего, с наглым вторжением в дом княгини Ольги и наглыми оскорбительными речами князя Игоря – что-то случилось с добрыми думами о спокойной и безмятежной старости. Что-то случилось почти непоправимое – а может, и «почти» тут никакого уже не надо?.. – в судьбе самого Кисана.

Он это предчувствовал. Звериная способность предчувствовать опасность жила в нем с самого раннего детства. Еще в лодье, которая переправляла на остров маленького Игоря, мамок, нянек и кормилиц вместе с охраной, такой же маленький – всего-то на три месяца старше княжича Игоря! – Кисан нырял под материнский плат и замирал, дышать не решаясь, когда еще и не слышал никто шагов старшего дружинника…

Да, природа щедро одарила ничем не приметного сына кормилицы. Не только умом, памятью, расчетливостью, но и чисто звериным предчувствием опасности.

Вот это предчувствие и не давало ему успокоиться весь остаток той сумасшедшей ночи.

3