Ольга Яковлева

– Ребята, кто поправит Ольгу? – строго спрашивает Наталья Викторовна. – Верно, Слава! Ещё что?.. Нет, Лазарева, не верно!.. Есть ещё у Яковлевой ошибки? То-то же! Была всего одна ошибка. Садись, Ольга, четыре.

Она взяла дневник. Нести его назад, к себе за парту, было приятно. Вдруг подумала: «Вот и первая отметка после него». Теперь Борис Платоныч как будто бы стал ей ближе. Раньше она могла и по нескольку дней его не вспоминать. А теперь с каждой мыслью приноравливалась к нему.

Прошёл второй урок, третий. Сперва Ольге всё казалось, что она вся, как фарами, освещена любопытными взглядами второго «В». И чувствовала себя неловко, неуютно, будто новенькая, будто чужачка. И помнила, каждую секунду помнила про Бориса Платоныча.

Но скоро… Как тут сказать поверней? У школы, у класса столько ведь своих новостей и событий! На каждой перемене новое происшествие. И вот уж, считай, всеми забыто, что ещё вчера она ехала в автобусе с чёрной полосой и потом слушала в высоком темном зале печальный голос скрипки… И потом вышла на яркий свет, и почувствовала слёзы на холодных щеках, и вспомнила, что даже не взглянула на него.

Но будто это всё давным-давно было. А теперь идёт совсем иная жизнь. Вот уже стоит перед нею Женька Широков. Щёки его пылают, как две свёклы, и он преспокойненько ругает Ольгу, что у неё под партой вечные бумажки. А потом из-за неё, мол, плетись на каком-нибудь пятом или шестом месте среди октябрятских групп! Ох этот Женька! Всегда он такой противный!

А на другой перемене опять новое – Галинка прискакала. У них была проверочная работа (четверть-то нынче короткая), так пускай Ольга скорее посмотрит, правильные у неё ответы получились или нет.

А потом вдруг пришла записка от Яновой Иры: собирает Ольга марки или нет? И если собирает, то можно посмотреть Ирин альбом. Это было рисование – не строго. Ольга обернулась на Иру. А та встретила её взгляд и покраснела. И Ольга тоже почему-то покраснела, заволновалась. И заметила, между прочим, что Ира сидит одна, как и она сама…

Кончились уроки – прошёл школьный день, потом прошёл обед в продлёнке, можно было идти домой. Словом, продолжалась её обычная жизнь.

И всё же это было не так!

Ольга открыла школьную дверь, вышла в снежный день. И остановилась на крыльце. Это было то же самое крыльцо, с которого она смотрела, как Огоньков дерётся с мальчишками из седьмого класса. Но это было и совсем другое крыльцо. На нём лежал снег, выпавший вчера – в день похорон Бориса Платоныча. Всё было по-старому. Но и всё было новое! Это не так-то легко сказать словами. Выходит путаница, потому что старое и новое находятся в тебе совсем близко друг от друга, словно две двери в автобусе. Только в одну всегда входит, в другую всегда выходит длинная-длинная вереница пассажиров-дней. И старое, каким бы близким оно ни было, никогда не вернуть и не исправить. И это плохо, конечно. Но тут уж ничего не поделаешь!

А зато новое – всё у тебя в руках. Оно ведь ещё не случилось, а только должно случиться. Ты смотри на старое, на своё прошлое, учись, вспоминай. Бери хорошее, а плохое не трогай! Вот почему и говорят, что человек – кузнец своего счастья. А если человеку всего девять лет, он может наковать просто уйму счастья! Ведь у него почти что вся жизнь впереди. Но только перед каждой новой дорогой тебе нужно хорошенько подумать, прежде чем сделать первый шаг. А когда уж решился – вперёд без оглядки!

Первый шаг – навстречу маме и лётчику.

Первый шаг – навстречу Ире Яновой и её альбому.

Первый шаг – навстречу Галинке, которую надо перевоспитать во взрослую подругу.

Первый шаг…

В школьный двор вошёл Огоньков.

– Генка!

И она сделала сразу десять или пятнадцать первых шагов навстречу ему – худому, оборванному, в чьей-то чужой шапке.

– Ты откуда? – спросила Ольга.

– Из милиции, – преспокойно ответил Огоньков. – За мной знаешь кто? За мной твоя мать приходила. Честно! И ещё какой-то… в лётной форме. А этот милиционер, ну, знаешь, как его?..

– Знаю, – сказала Ольга, – Потапов, да?

– Ага! Он мне только начал лекцию читать: мол, что ты наделал да ай-яй-яй! Такой зануда!.. А этот лётчик: «Не надо, товарищ Потапов, мы сами разберёмся!» И мы ушли. Железно получилось?! Слушай, а этот мужик… ну этот лётчик, он кто? А?

– Мой будущий отец! – твёрдо сказала Ольга. Вот она сделала и ещё один первый шаг.

– Да-а? – Огоньков выдержал многозначительную паузу.

Он был всё тот же самоуверенный Огоньков.

Ольга испуганно и удивлённо посмотрела на него: как же так?! И вдруг догадалась: он ничего не знает. Ещё никто не успел ему сказать. А кто успел бы, не решился. О таком сказать не каждый сможет. «Пусть-ка это лучше буду не я!» – так они думали, те люди, которые держали свой робкий язык за зубами…

Но стоп! Там же лётчик был, уж лётчик бы не струсил!

– Слушай, – спросила Ольга, – а где они: мама моя и…

Огоньков беспечно пожал плечами:

– А я смылся!.. Мне же надо было с тобой поговорить, верно? Ну чего там дед? Небось обижается, икру мечет со страшной силой?..

Отступать было некуда. Ольга вздохнула глубоко и сделала ещё один первый шаг.