Студия жила, мужала, крепла, а ее руководитель воспитывал новых студентов, преподавал будущим актерам, читал лекции, ставил спектакли в России, за рубежом. И, конечно, играл! К собственной режиссуре он относился трезво, признаваясь: «Я, конечно, не режиссер. Я, знаете… есть такое французское выражение „
В «Табакерке» Олег Павлович поставил «Обыкновенную историю» Гончарова, сыграв роль Адуева-старшего. По сути, он играл в этой пьесе три десятка лет, что на московских театральных подмостках редкость. Спектакль был на удивление свеж и серьезен. Табаков оказался прав: история повторяется, времена меняются, а человек со своими слабостями и страданиями остался прежним, чужой опыт никогда ничему не учит. Роль Сашеньки Адуева умно и тонко исполнил Евгений Миронов. Многие серьезные достижения «Табакерки» того времени связаны с именами режиссеров Валерия Фокина, Адольфа Шапиро, Камы Гинкаса, Евгения Каменьковича, Андрея Житинкина. Спектакль «Комната смеха» по пьесе Олега Богаева в постановке Камы Гинкаса (художник Сергей Бархин) возник неожиданно и прозвучал на редкость просто и скромно.
Вспомним Пушкина: «И пусть у гробового входа младая будет жизнь играть и равнодушная природа красою вечною сиять». «Равнодушная» — главное слово. Природе нет дела до ваших метаний и воздыханий. Искусству — есть дело. Искусство об этом: трагедии, комедии, смех, слезы. Природе — все равно. Для нее вы — один из многих. Вообще, о старости мало литературы, мало пьес и песен мало. Почему? Старики не продуцируют и природе неинтересны. Природа машет на них рукой. В отличие от Кавказа и Средней Азии в нашей стране дискриминацию старости ощущают многие. Да, все предначертано, «летай иль ползай — конец известен. Все в землю лягут, всё прахом будет».
Табаков несколько лет состоял в жюри конкурса «Анти-Букер», неформально провидимого «Независимой газетой». Олег Богаев прислал на конкурс свою «неполнометражную» пьесу «Русская народная почта». Познакомившись с текстом пьесы, актер буквально вцепился в нее. Олег Павлович признавался, что всегда жалел стариков. Будучи сам долгие годы «неприлично молодым», он все время наблюдал за стариками, приглядывался к их походке, к тому, как они кормят голубей, как стоят на остановках, вытянув шею. Замечал, что в такие минуты он душевно мягчеет. Еще в молодые годы он услышал от родственников, как страшится человек стать бременем для близких людей. Пьеса явилась продолжением его грустных мыслей, естественно, что захотелось об этом рассказать со сцены. «Комната смеха» — о непреднамеренной, вынужденной жестокости, которая не перестает от этого быть жестокостью. Время девяностых, когда появилась пьеса, грусть от пьесы умножала — и не только по той причине, что много обездоленных стариков дежурило возле мусорных бачков в поисках пропитания. У каждого из нас была своя история, свой рассказ-наблюдение, многие задавали вопрос: почему целое поколение оказалось выброшенным из жизни и никому, кроме своих детей, не нужное? Общество отмахнулось от стариков, как от надоедливых мух, в то время как эти старики отдали обществу все. Не находя ответов, невольно каждый проецировал проблему на себя.
В тексте «Комнаты смеха» прекраснодушие и не проглядывало. Но взгляды режиссера и актера на пьесу-монолог совпали, и работали они, по признанию Табакова, «с улыбкой взахлеб». Что с первых минут бросалось в глаза — это острый сценический прием. Из глубины сцены на тебя выезжала металлическая стена, в которой было маленькое окошечко, напоминающее почтовый конверт. В окошке можно увидеть прилипшее к стеклу лицо героя в нелепой шапке-ушанке. Начинался монолог-исповедь нищего, полусумасшедшего старика. В монологе интрига отсутствовала. Иван Жуков, так звали героя Табакова, умирая от одиночества, писал письма всем подряд: фронтовым товарищам, президенту Ельцину, артистке Любови Орловой, клопам из собственного тюфяка. Писал и сам сочинял ответы, волнуясь, зачитывал их вслух. Никаких событий в этой комнате произойти не могло — только смерть могла ответить на все письма сразу.