Олег Табаков

В России, где десятилетиями искусству вменялась роль политики, философии, кафедры, а то и «эстетического убежища», театр всегда был больше чем театр. Так в спорах и ночных бдениях первых встреч и репетиций рождалась необходимость играть время. А время было удивительное. 1956 год… Время надежд, уверенность в необходимости перемен, которые в реальности всегда влекут обновление в искусстве. Ощущение, что совсем скоро начнется нечто новое и неизвестное, рождало в недавних выпускниках счастливое чувство своей предназначенности, избранности в решении важных задач. Люди жаждали слова, чтобы оно было про нашу жизнь, многократно покореженную, жизнь, в которой много было потерь и боли, и осталось — не покориться, не поддаться, не склонить головы… Хоть однажды, но в человеке просыпается желание подлинности. Табаков передал эти ощущения в следующем признании: «ХХ съезд многие люди разных поколений встретили с радостной готовностью, хотя степень знания о прошлом была разной. Для меня это был еще и личный душевный исход, внутреннее очищение. Возможность соединить слово и дело. Говорить, что думаешь, без оглядок. Создавалась упоительная гармония между тем, о чем думаешь, что говоришь, как живешь, про что играешь». Не всякому поколению в молодости выпадает такая привилегия: высказаться лично, от своего имени. Возник феномен шестидесятничества — нерасторжимость личности и художника. Это были необычные, особенные времена. И удивительно много было именно особенных людей.

Актеры, как и их сверстники в литературе, музыке, живописи, кинематографе, воспользовались этим правом и возможностью. Имена 1960-х годов — символы дерзости, романтической веры в себя. Актеры «Современника» первыми рискнули всем театром играть не роли, а самих себя, свое поколение, свое понимание событий, свое отношение к жизни. «Духовной жаждою томимы», они воспринимали свою деятельность как миссию, живший в них романтизм беспокоил, тревожил, стремился найти понимание у зрителя. Конечно, люди рассчитаны на разные дистанции, маломасштабный талант быстрее иссякает, и человеку трудно с этим согласиться, но для всех искусство в те годы выступало как некая проповедь. С первых шагов они учились угадывать, что ждал зритель, между артистом на сцене и зрителем в зале возникало понимание друг друга. Актер оставался автором роли, но рождающийся в зале диалог был важен в равной степени для обоих. Энергетика спектакля возникала на основе взаимообмена. А когда есть успех, он всегда общий: и для зала, и для театра. По-другому не бывает. Как писал Станиславский: «Театр — это общение сцены со зрителями и зрителей со сценой. Актер входит в роль и через роль тут же духовно связывается со зрителями, а те — с ним и его ролью. Все начинается с актера, с его таланта внутреннего отождествления с ролью, с драматическим лицом, драматическими положениями»[19].

«Современник» сразу вписался в театральную жизнь Москвы. Его спектаклей ждали, о них спорили. Общественное место театр закрепил осмысленным репертуаром, гражданской позицией. Многим зрителям он был дорог естественной манерой актерской игры, живой, часто импровизационной. Актеры стремились не просто к «узнаваемости», они ставили задачу с предельной искренностью придать художественную значимость даже самым незаметным бытовым «мелочам». «Возможно, в спектаклях наших слишком ощущалась прямолинейность, возможно — наивность, — признается Табаков, — но это было самое настоящее из всего, что дала сцена в те годы. Нас это поднимало, давало силы, ощущение радостной готовности и ощущение ясности. С распирающей душу радостью я удовлетворял свою потребность сказать то, что я думаю, чувствую».

Словом, Ефремов сотоварищи по судьбе своей совпали со своим временем. Им повезло — такие разные, они собрались вместе в одном театре, что давало возможность говорить о сокровенном одним спектаклем, другим, третьим. В такие минуты ты начинаешь реально, физически ощущать свои силы, возможности. Конечно, это счастье как в жизни любого коллектива, так и в судьбе отдельного актера.

Они отлично знали свою аудиторию. На сцене «Современника» шли разные пьесы, разные и по форме, и по содержанию, и по авторскому видению жизни. Главное, что объединяло создателей спектаклей, — наличие таланта. Все соратники и ученики Ефремова того времени были талантливы. Каждый — индивидуальность, творческая сила. Удивительна была их преданность общей идее и творческим принципам. Они верили в необходимость и значение своего слова. Вера, как известно, мощнейшая сила, подчас непобедимая. И вне веры в театре не может родиться ничего серьезного, вера — единственная сила, способная привести в движение душевные механизмы.