Олег. Путь к себе

– Что ты такое говоришь, Герасим! Давай его мясом кормить каждый день, да маслом сливочным. Может ему ещё сахара вдосталь да конфет, пирожных отсыпать? А вина не надо? Да я не против, пожалуйста! – он махнул рукой, – По твоему мне припасов жаль? Только по совести ли это будет, Герасим? По-божески ли нарушать договор, монастырём подписанный? Мы что ж должны слово своё нарушить? Ты это предлагаешь? Условия содержания ссыльных полностью согласованы в договоре с Департаментом и не должны быть нарушены, – он ткнул указательным пальцем на потолок, словно священные правила договора были отпечатаны на нем.

– Конечно, я мог бы пойти на послабление и снабжать ссыльного Олега Иванова так же, как и остальных поселенцев, но, не нарушая договора, а это возможно только при одном условии, – он гордо откинулся на высокую спинку стула, положив руки на подлокотники, и в упор смотрел на меня.

«Да пошёл бы ты к черту, со своим послаблением», – подумал я.

– При каком же условии? – спросил Герасим.

Отец Фивий молча рассматривал нас. Наконец сказал,

– Ты, Герасим, не трапезничал ещё?

– Отобедавши, благодарствую.

– Ну, хорошо, дела-то у тебя здесь ещё есть? Кроме продуктов?

– А как же! Хорошо бы кобыле подковы поправить, а то заднюю правую заменить надоть.

– Вот и ступай на конюшню, там кузнец лошадь твою глянет. А мне со ссыльным наедине поговорить надо.

Мы с Герасимом переглянулись, и он ободряюще чуть заметно мне подмигнул.

– Хорошо, отец Фивий! Спасибо вам, – в пояс поклонился Герасим, – пойду я тада.

– Ступай, ступай Герасим. Как закончишь, подожди ссыльного в гостевом домике. Он туда придёт.

– Спаси Господь, – Герасим ещё раз поклонился и вышел.

– Ну, а мы с вами пойдём в мою трапезную, там и поговорим. Времени у меня мало, дел много, а пищу я сегодня ещё не вкушал, – он встал и, важно кивнув мне, направился к двери, но не к той, в которую вышел Герасим, а к небольшой, спрятанной за вытканным гобеленом, висевшем в простенке между рабочим секретером и окном. Я последовал за ним.

Мы очутились в крохотном помещении. По-видимому, это была комната отдыха: вдоль стены мягкий диван с подушками-подлокотниками, около него сервировочный столик на колёсиках уставленный яствами. Именно яствами, другого слова я к этому великолепию подобрать не мог. Я был поражён монастырской трапезой: тут стояла и запотевшая бутылка красного вина; и широкая ваза, наполненная янтарным виноградом, бананами и жёлтыми грушами, сквозь тонкую кожицу которых, сочился аромат; и тарелочки с нарезанным беконом, балыком, копчёными колбасами, сырами нескольких видов. А и по центру два больших блюда: одно с прожаренной до золотистой корочки индейкой, а другое с медальонами какой-то красной рыбы. От такого изобилия вкусной еды, которую я уже несколько месяцев не пробовал, у меня мгновенно рот наполнился слюной, и засосало в животе. Похоже, моё состояние отразилось у меня на лице, потому что Фивий, довольно потирая руки, вдруг заговорил по-простому:

– Ну-с, Олег, приглашаю вас со мной отобедать, чем Бог послал, – сказал он, жестом приглашая меня сесть на диван и усаживаясь сам. – Не удивляйтесь такому изобилию, всяко не пост сейчас, а как говорит писание: не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, оскверняет человека.

Я растерянно опустился на диван.

– Я бы не хотел, чтобы вы подумали, что я какой-нибудь святой. Мы тут все обычные люди, которые поклялись соблюдать заповеди Божьи и почитать Бога. Конечно, такая трапеза у нас не каждый день, но и в пост наша кухня готовит сытные и полезные блюда, чтобы у братьев были силы на совершение своего ежедневного подвига.

Он разлил по бокалам вино.

– Выпьете? Изредка вино пользительно.

Я взял в руки бокал, и смотрел, как наполненная на треть темно-алая жидкость искрилась в свете хрустальной люстры, свисающей над столом. Давно я не пробовал вина, должно быть с того самого злосчастного дня. Мне вдруг вспомнилась Фёка, Клео, я судорожно сглотнул и залпом выпил вино. Отец Фивий удивлённо посмотрел на меня, чуть пригубил бокал и поставил на столик.

– Надеюсь, вы не алкоголик? – улыбаясь, спросил он.

Я отрицательно качнул головой.

– Ну, хорошо, покушайте, берите все что хотите, не стесняйтесь.

Я взял кусочек сыра, понюхал его. Восхитительный аромат.

– Да, – покивал, словно читая мои мысли, отец Фивий, – сыр отличный! И заметьте, мы сами его делаем, так что такой сыр у нас не редкость.

Несколько минут мы ели. Я почти забыл, что нахожусь в монастыре, с наслаждением пробуя каждое блюдо, но чувствуя на себе испытывающий взгляд монаха, не мог побороть крутившиеся в голове мысли: «Что ему от меня надо? Что он хочет?», – но отгоняя их на потом, наслаждался едой и вином.

Наконец Фивий вытер салфеткой губы и руки, и откинулся на спинку дивана. Я последовал его примеру.

– Ну-с, теперь можно и поговорить.

Я молчал, выжидающе посматривая на него.