Олег. Путь к себе

Пару минут автопилот молчал, мигая зелёным глазком связи.

– Всё в порядке. Профилактика. К 21:00 машина будет на парковке, – наконец услышал я ответ.

– Ясно. Хорошо. Но фон смени на нормальный.

– Хотите видеть Элизиум?

– Ну, не в зелёную же стену пялиться!

– Задание не понял, повторите, пожалуйста.

Я вздохнул и постарался взять себя в руки. Чего срываться на автопилоте? Глупо. Надо успокоиться, а то и ребятам на работе испорчу настроение. А у нас сегодня праздник.

– Убери из обзора зелёное ограждение трассы, открой панораму города.

Зелёная стена автомагистрали растаяла, и я увидел Элизиум. Начало июня, а Элизиум всё ещё в цвету, как в мае. После того, как люди узнали об открытии Глеба Лунна, новый вид фито-энергии растений постепенно осваивался ими, и Элизиум превращался из огромного мегаполиса стекла и металла в безбрежный сад. Город прекратил рост вверх, и устремился вширь, охватывая всё большую территорию. Зелёная волна, а скорее огромный девятый вал вспенивался бело-розовым кружевом цветущих растений, набегая на многоэтажки, бился о металл и стекло небоскрёбов центра и отступал, дробясь на всё меньшие и меньшие валы-дома. Их сменяли лёгкие волны изумрудных малоэтажных зданий, которыми спокойно и безбрежно разливался город до самого горизонта. И только пятна островов: возделанные поля многочисленных ферм, голубых озёр, окружённых естественным лесом да широкие ленты рек, убегающих вдаль, нарушали рукотворный симбиоз мегаполиса и природы.

Ещё учась в Университете Наукограда на астрофизическом факультете, я любил летать на маленьком школьном аэромобиле над этим живым, едва колышущимся зелёным городом-океаном. Я чувствовал его мощь, сдерживаемую чёткой геометрией мысли, угадываемой в ровных тёмно-зелёных линиях трасс и более светлых, почти изумрудных нитях разбегающихся от них дорог – контурах гармонии, соединившей природу и творчество.

Человек вернулся к почти уничтоженной им природе, восстанавливая её, сливаясь с нею, оставив обнажённо-искусственным лишь центр Элизиума, сверкавший сейчас под жарким июньским солнцем гранями кристаллов-зданий всевозможных форм и размеров. И выше всего сияющей иглой выстреливала в молодое весёлое небо Башня Мира (Башня Хранителей, как называли её старожилы, хотя уже пятьдесят лет прошло с тех пор, как на Земле закончилась их власть).

Я мчался к центру Элизиума, в Наукоград, в свою обсерваторию, где уже четвёртый год возглавлял лабораторию астрофизиков. Передав управление автоматике, скользил рассеянным взглядом по стенам домов, скверам с уже гуляющими в этот ранний час родителями с детьми. А может быть это роботы-няньки неспешно катили коляски со спящими малышами.

Я отвернулся от окна и закрыл глаза. Одна фраза не давала мне покоя, всё крутилась и крутилась в голове: " Ну, почему же… Хочу. Я же знаю, как это важно для тебя. Я же знаю, как это важно для тебя. Я же знаю, как это важно для тебя".

Я тряхнул головой. «Вот привязалась»! Тревога змейкой шевельнулась в сердце: «Получается мы с Фёкой совершенно разные. И желания у нас разные. Как у чужих. Для каждого ценно и важно что-то своё. И только из благосклонности и физической привлекательности терпим желания другого, пока они, эти желания, не столкнуться в противоречии. Как же так случилось? Я был абсолютное уверен, что мы с Фёкой как одно, и душой, и телом. И что? Выходит только телом? Как просто она сказала: – Я же знаю, как для ТЕБЯ это важно. А для неё, значит, неважно? Бред какой-то, – я потёр ладонью лоб. – А для меня важно? – Я задумался. Мне вспомнился отец. Я всегда вспоминал о нём, когда был чем-то встревожен или не знал, как поступить. Мысленно советовался с ним.

***

Отец… За день до моего семнадцатого дня рождения он, отключив автопилот и защиту аэромобиля, на всей скорости врезался в бетонную стену. Ему было только сорок пять. Говорили, что произошёл несчастный случай из-за сбоя авто-компьютера, и отец не смог справиться с управлением, потому что был пьян. Но я не верил этому. Сбои, конечно, редко, но бывали, но дверца машина никогда не откроется, если водитель пьян. Никогда.

Я знал, что случилось на самом деле. Я точно знал, что отец сам ушёл из жизни. Он уже давно умер, ещё тогда, когда мама, едва я родился, ушла от нас.

«Она тоже не хотела ребёнка. Не хотела, чтобы я родился, – мелькнуло в голове. – Отец настоял».