Олег. Путь к себе

– Да нет… Она настояла, чтобы жена сделала аборт, а мы так хотели ребёнка.

– Мы? Вряд ли кого-то можно убедить сделать то, чего он не хочет, – недоверчиво переспросил он.

– Ну да, скорее я.

– А зачем ребёнок-то тебе?

Я резко выпрямился и повернулся к нему. Хотел было ответить, но махнул рукой, снова лёг и отвернулся к стене:

– Долго объяснять.

Через пару минут он спросил:

– Есть хочешь?

– Нет, спасибо. Только если, кофе бы выпил.

– Ну, давай вставай.

Я поднялся и прошёл за стол, сел на стул напротив него.

– У тебя браслета пока нет, я угощаю, – он наклонился к шкафу-меню, который стоял за столом под самым окном. – Тебе какой?

– Без молока, но, если можно, с двойным сахаром.

– Можно, чего ж нельзя, раз сам предложил, – улыбнулся тот, нажимая клавиши меню и прикладывая браслет к окошку оплаты.

– А у тебя уже был суд? Раз браслет отдали.

– Был.

В аппарате зашумело, и он выстрелил белой кофейной чашкой, которая точно упала в глубокую выемку. Аппетитно забулькало, и через несколько секунд аромат кофе распространился по комнате. Я с наслаждением вдыхал его. Симонс поставил чашку на стол и подвинул в мою сторону, рядом положил бутерброд с валяным мясом.

– Мясо-то ешь?

– Ем. Спасибо. А сам?

– Я сыт. Хотя, можно за компанию. Он налил и себе, но теперь запахло зелёным мятным чаем, запах которого был почти сразу же заглушён молоком, которое щедро долилось в чашку.

Я удивлённо глянул на него.

– Болеешь?

– С чего взял? – покосился на чашку и засмеялся. – Нет. Я вообще пью только чай и только с молоком. Нравится так.

Я кивнул.

– А тебя за что сюда? – спросил я.

– За мировоззрение.

Я поперхнулся кофе и закашлялся.

– За мировоззрение? Это, за какое же? У нас же свобода воли и вероисповеданий, за мировоззрение в принципе не могут преследовать.

– Мой наивный молодой друг, – насмешливо проговорил тот. – То, о чем вы говорите, никак невозможно в любом обществе. Так как само общество – это и есть мировоззрение, то, которое оно понимает и принимает, как более выгодное ему сейчас. И потому всякое иное мировоззрение, которое идёт с ним в разрез, трактуется обществом, как опасное преступление, потрясающее его основы.

Я хмыкнул, глотнул кофе и спросил:

– Ну, и что это за такое опасное мировоззрение, которым ты потрясаешь устои нашего общества?

– Я не признаю Соглашение о Сотрудничестве.

– Как так? – опешил я.

– А что тут удивительного? Вот странные люди, право слово, которые признают свободу и равенство всех и во всем, но не допускают и мысли, что с ними могут не согласиться. – Он отпил чай и вдруг спросил: – Скажи вот мне, что самое главное для молодого человека в двадцать один год?

– Ну-у-у, у каждого своё.

– А у тебя что?

Я задумался:

"Что для меня было самым главным? Год окончания университета, год подписания Соглашения, – я невольно улыбнулся, вспомнив, как чуть дрожащей рукой вводил свои идентификационные данные в личное Соглашение о Сотрудничестве, заключённое между мною и Обществом. Как торжественно прикладывал браслет с личной подписью, удостоверяющей её. О чем я тогда мечтал? Да и мечтал ли? Мечтал! Ещё как мечтал! Я видел себя знаменитым академиком, открывшим человечеству новые горизонты науки. Самым главным академиком, занимающим высший социальный уровень, решающим судьбу науки и человечества. Открытие людям космоса. Межпланетные перелёты. Космические инопланетные станции, – я усмехнулся и покосился на Симонса. Глупо как-то открывать душу нараспашку перед этим фактически посторонним мне человеком.

Симонс внимательно смотрел на меня. И словно прочитав мои мысли, усмехнулся и сказал:

– Ну, конечно, высшая ступень социального уровня – предел мечтаний, кто бы сомневался.

Я смутился.

– С чего ты взял?

– Да у тебя на лбу написано.

– Глупости, – буркнул я.

– Ну, а вот мне важнее всего была свобода. Возможно, сказалось, что я испытал на себе её отсутствие в полной мере. Может быть. Может быть. Хотя вот ни дня не жалею.

– А сколько тебе лет, и как же ты вообще живёшь без подписания Соглашения?

– Я с тридцатого. Пятьдесят исполнилось в январе. В год, когда приняли Декларацию, мне уже исполнилось двадцать один, но я не подписал её. И с тех пор, – он дурашливо развёл руками и чуть поклонился, – асоциальная личность, живущая на пособие.

– Но почему? Ты в то время был ещё совсем молодым, да и университет, должно быть закончил? Почему ты отказался от всего!