Олег Меньшиков

Уже в первых кадрах "Моонзунда" Олег Меньшиков привносит в картину тему, собственно, напрочь, отсутствующую в романе Пикуля: противостояния его героя миру, хаотически рассыпающемуся на глазах. Ему невыносимо видеть гибель традиций, нравственных устоев, чувства человеческого достоинства, чести, порядочности. В двери вламывается торжествующее быдло, занимая хозяйские кресла, забираясь на постель в грязных сапогах... В этом кровавом бесчинстве Артеньев всеми силами стремится оставаться самим собой, ровно ничего не уступая атакующим хамам. И остается, все более и более отступая в свой отдельный, особый мир, сохраняя самое дорогое.

Во время съемок "Моонзунда" Меньшиков тяжело заболел. Язвенное кровотечение. Исхудавший (он потерял двенадцать килограммов), осунувшийся, с заострившимся лицом, обтянутыми скулами и особой сухостью черт лица, которая приходит к человеку, долго пробывшему наедине со своей болью, физической и душевной, актер появился в новом облике. И в новом возрастном мироощущении, переступив порог зрелости, простившись со многими иллюзиями, чтобы никогда больше не вернуться к ним.

Меньшиков играет своего ровесника (актеру было тогда двадцать восемь лет), по сути, еще молодого человека. Но кто-то остается милым бэби чуть ли не до седин, а кто-то еще в юности осознает всю меру ответственности, в первую очередь перед самим собой, отсюда и перед другими. Артеньева роднит с Меньшиковым несомненная общая их черта: склонность еще в молодые годы мужественно соотноситься с вполне неидиллическими законами земного бытия, не просто начисто их отвергая, но по-своему участвуя в происходящем вокруг. По-своему - значит отсечь от себя чужеродное, что вторгается в его частную жизнь и мешает реализоваться его представлениям о чести, долге, порядочности, верности определенному нравственному кодексу, пришедшему от предков.

Герой Меньшикова все это не просто исповедует - старается елико возможно утвердить и в других. Но его автономия оказывается чисто символическим фактом, тем более во времена социальных катаклизмов. Постулат Артеньева - "Россия одна. И любить ее надо всякую. И слава богу, что устав запрещает офицерам заниматься политикой" - увы, доступен немногим. Меньшиков еще и доносит некий барьер, который вольно и невольно дворянин Артеньев выстраивает между собой и массами, орущими о свободе и избивающими офицеров, таким образом воплощая революционный идеал. Артеньев не может и не хочет заставлять себя объединяться с теми, кто строит "новый мир" для недавних "голодных и рабов". Тихое презрение так или иначе дает о себе знать в интонации Сергея, в его взгляде: Артеньеву претит даже мирное зрелище темного скопища в матросских робах. Он позволяет себе бить своего вестового: тот протер раритетные книги Артеньева влажной тряпкой! При этом лейтенант нисколько не смущен своим вандальским поведением - для него надавать оплеух "черной кости" в порядке вещей.

Актер напрочь уходит от сусального портрета доброго, пылкого защитника угнетенных матросиков, который кочевал когда-то на нашем экране в экранизациях Константина Станюковича. Плохой офицер бил матросню, хороший страдал от этого и защищал оскорбленных...

Он уходит и от интеллигентских иллюзий, присущих поручику Говорухе-Отроку из картины Григория Чухрая "Сорок первый", поставленной в 1957 году по одноименному рассказу Бориса Лавренева. В этом талантливом фильме Олег Стриженов играл Говоруху-Отрока романтичным и великодушным петербургским студентом-гуманитарием, который полагает, что сумеет открыть удивительные духовные просторы перед темной красноармейкой Марюткой. Для этого достаточно все ей объяснить, рассказать, научить - и она податливо примет его идеи, хотя они коренным образом отличаются от того, во имя чего она уже успела уничтожить сорок "беляков". За прекраснодушие и гуманизм Говоруха-Отрок заплатит собственной жизнью.

Когда через тридцать лет на экран в "Моонзунде" вернется герой, близкий Говорухе-Отроку по происхождению, образованию, то у Олега Меньшикова его Артеньев изначально и начисто откажется от любых иллюзий идеального толка, от заблуждений относительно природного благородства всех сирых и убогих. С этими "убогими" Артеньев говорит тоном, не допускающим никаких возражений. Он - командир, он знает свое назначение. Он рожден и выучен командовать людьми, которые способны только на исполнение приказа. Его приказы продуманы и разумны - стало быть, никаких нюансов в отношениях с подчиненными у него быть не должно. Все заключено в рамки: приказ и "есть, господин офицер!".