Олег Куваев Избранное Том 2

Бардыкин в окружении толпы ушел. Второй пилот вернулся в самолет готовить его к ночевке. Голова у Баклакова все кружилась, теплая кровь стекала за воротник. Он почувствовал тошноту. Кто–то потянул его за рукав. Он скосил глаза и заметил крохотного темноглазого пацана в росомашьей шапке.

— Что тебе? — спросил Баклаков.

— На медпункт. Приказано, — почему–то шепотом сказал пацан и опять потянул его за рукав.

Баклаков покорно пошел за ним и увидел квадратную фигуру спешившего навстречу Куценко.

— Все сделал. Сегодня утром вернулись, — тонко крикнул еще издали Куценко. — Уже лег спать, думал, не прилетите.

— Прилетели, как видишь, — сказал Баклаков. — Прилетели и сели.

— Ай те жалость какая произошла. Разреши? — Куценко отнял платок от лба Баклакова.

— Глаз целый, кость торчит, распороло сильно. Лучше снег прикладывай. Кровь всосет и охладит. — Куценко валенком вытоптал кусок снега, протянул Баклакову. Пацан опять потянул его за рукав — видно желал во что бы то ни стало выполнить приказ Бардыкина.

— Иди, Алексеич, на рацию. Сообщи, что застрял. Мутит меня что–то, — сказал Баклаков и пошел на медпункт. Пацан отпустил рукав и бежал впереди, поминутно оглядываясь. Он был очень смешон — в пальтишке, торбасах и большой росомашьей шапке.

Баклаков лежал в крохотной, выкрашенной белой масляной краской комнатушке фельдшерского пункта мыса Баннерса. Фельдшерица, покорившая сердце Бори Бардыкина, оказалась толстенькой хохотушкой. Она относилась к Баклакову, как, допустим, относилась бы к бессловесному теленку, повредившему ногу. Два раза в день меняла повязку, кормила антибиотиками и исчезала в приемную, откуда слышался журчащий басок Бардыкина.

Баклаков чувствовал себя лучше. Но аэродром Поселка был закрыт, значит, туда не могла прилететь вторая «Аннушка» и, следовательно, не могла доставить винт и механиков для ремонта на мысе Баннерса.

— Отдыхай, ек–коморок, — просовывал голову в дверь Бардыкин. Вид у него был довольный. От него легонько попахивало вином. Неунывающий человек!

— Отдыхаю, — говорил Баклаков и закрывал глаза. Было хорошо. На тумбочке стоял литровый термос с чаем, который два раза в день доставлял ему Куценко. В одиннадцать вечера поселковая электростанция переставала работать, и он зажигал свечку. Тихо потрескивал фитиль, снаружи мягко стукала об окно обитая оленьим мехом ставня, ездовые собаки поднимали разноголосый вой. В собачьем хоре слышалась усталость зимы, бесконечной езды в торосы за нерпой, вдоль побережья по разбросанным там капканам. Собаки стихали, и лишь одна продолжала жаловаться на луну, зимний холод, собачью жизнь. «У–а, у–а!» — говорила собака. Жалоба переходила в тихий визг, и все окончательно затихало.

29

Жора решил забросить на самолете АН–2 Салахова и вынырнувшего из безвестности Ваську Феникса с заданием: выбрать хорошее место для лагеря шурфовщиков, поставить две капитальные палатки. Вторым рейсом он хотел отправить взрывчатку и продовольствие. Третьим рейсом — шурфовщиков, руководить которыми предстояло Салахову. Сам же Жора с главным грузом и остальными рабочими должен был выйти на тракторе.

Когда погрузили брезент, деревянные рейки, спальные мешки и гвозди, Жоре Апрятину показалось, что места в самолете еще много. Взрывчатка находилась рядом с аэродромом на временном складе.

— Таскай, так–перетак, — скомандовал Жора, и они втроем быстро перетащили триста килограммов взрывчатки и ящик с детонаторами. Перевозить взрывчатку и детонаторы в одном транспорте категорически запрещалось. Об этом Салахов и сказал Жоре.

— Опасаешься раньше времени к богу попасть? — Жора сплюнул и поправил на поясе пистолет. — Давай я вместо тебя полечу. Так и эдак. Трусишь?

Салахов ничего но сказал, только засунул детонаторы под брезент, чтобы их не заметил кто–либо из экипажа. Пришел бортмеханик. Перелезая через желтые бумажные мешки с аммоналом, сказал Апрятину:

— Ты новенький, что ли, начальник? Самолет с ишаком путаешь? Это на ишака можно грузить все, что есть.

Пока бортмеханик «гонял газ», Жора отошел от самолета и тут увидел Ваську Феникса с рюкзачищем.

— Что это?

— Жратва, — вытирая лоб шапкой, сказал Феникс. — В тундре всякое может быть. Прошлый год я этого самолета ждал, пока…

— К черту! — приказал Жора Апрятин. Он очень боялся, что экипаж начнет сам перекладывать груз и обнаружит детонаторы рядом с взрывчаткой, — Ты не жрать летишь, а палатки ставить.

Феникс послушно скинул рюкзак, но все–таки, опасливо косясь на Жору, сунул в карман полушубка три банки сгущенки и пачку галет. Салахов в это время сидел на ящике с детонаторами. Он отвечал за незаконную перевозку взрывматериалов по уголовной статье.

…Самолет благополучно ушел, но второй рейс в этот день сделать не смог — кончилось световое время. Предчувствие беды охватило Жору Апрятина.