Ола

Спросил – а сам дагу поудобнее на поясе пристроил, чтобы рукоять сама в ладонь легла. Дага – это хорошо, но вот копье! Куда мне его девать, ежели что случится? И тут послышалось что-то странное. Вначале подумал – дерево треснуло, затем – у Куло моего в брюхе заурчало. А после понял – это Дон Саладо смеяться изволил. От удивления я даже о дороге на какой-то миг позабыл.

– Ах, Начо! Поистине, даже самые лучшие из нынешних юношей – слепы! И я бы не верил в этих страшилищ и злодеев, ежели бы не зрел их своими собственными глазами. И хоть слабо я вижу ныне…

Хотел я вновь его перебить, присоветовать, дабы рыцарь благородный в ближайшем городишке окуляры у аптекаря заказал и не мучился – но не стал. Успею еще. В здешних местах аптекарей нет.

– … Однако же смело могу сказать, что чудища сии и вправду существуют, ибо могу я не токмо видеть, но и слышать их, равно как осязать и даже, увы, вдыхать их мерзкое зловоние. Посему, логике следуя, надлежит мне признать их злодейское существование. Гадание же и ворожба – суеверия суть, и верить в них не велит Святая Католическая Церковь!

При этих словах Дон Саладо рискнул отпустить поводья, дабы осенить себя крестом. Я замер – этак и с седла брякнется, поднимай потом! Не брякнулся. Перекрестился. Я перевел дух.

– Даже в цыганские не верите? – не отставал я. – В смысле гадания?

Спросил, а сам вновь на дорогу взглянул. Мы уже на горку подниматься начали, кусты да коряги к самым ослиным копытам подползать стали…

– Или нагадали тебе что, Начо?

Смутился я. Смутился – впервые за последние полгода. Или даже за год. Скривился, рукой махнул.

– Вроде того, сеньор. Я еще маленький был. Нагадала мне цыганка две вещи. Первое – будто бы принцем стану. Только вы не смейтесь, Дон Саладо!

– Отнюдь! – бодро ответствовал рыцарь. – Отчего же смеяться, Начо? Ты молод, у тебя все впереди, отчего же не стать тебе принцем? Я же обещаю, что как только прославлюсь и одержу великую победу, то сделаю тебя для начала аделантадо [22] какого-нибудь острова…

– Только не Сицилии, – вздохнул я, сообразив, что зря разоткровенничался. И перед кем?

– Отчего же не Сицилии? – бодро вопросил бесстрашный идальго, но тут же прервал себя: – Начо!

Позвал он меня уже шепотом. Костлявая рука указывала куда-то вперед. Вперед – и чуть в сторону.

Я поглядел – и помянул дьявола вкупе с ослиной задницей. Птицы! Взлетели веером, над буреломом этим поганым кружат…

На дорогу смотреть надо было, дурак болтливый!

– Великаны! – в шепоте Дон Саладо послышалось нечто вроде удовлетворения. – Сейчас ты увидишь, Начо, что чувства мои и на этот раз не подвели меня…

Я уже не слушал – ни про чувства, ни про великанов. Влипли! И место какое – самое что ни на есть убойное! Слезть с осла? А копье? Бросить?

Тьфу ты!

Я еще успел заметить, как мой рыцарь, изрядно качнувшись в седле, здоровой рукой взялся за рукоять своей железяки, прежде чем…

– … А ну, слазь с седел! Приехали, сеньоры!

Слева, справа, спереди, сзади… Дюжина? Больше! На плечах – сайяли мехом вверх, на башках нечесаных – шапки чуть ли не из овчины. А рожи-то, рожи! Зна-а-ко-мые рожи! Не из того ли селеньица, что внизу осталось?

– Слазь, говорю!

Вот это здешних разбойничков и губит – желание поболтать. Или покрасоваться – что одно и то же. Я бы в этих кустах сидел – так у меня и ветка бы не хрустнула, и птица не шелохнулась, и языком трепать бы не стал. Вот месяц назад, как раз на этой самой Сицилии…

– Поживее, поживее, кастильские свиньи! Первое дело – кошели кидайте, а там уж поглядим!

Посмотрел я на разбойничков – и почему-то успокоился. Ни луков у мордачей этих, ни мечей. Даже кинжалов приличных нет. Только дубины да ножи. Кухонные.

Козопасы!

(А за «кастильскую свинью» можно и пырой в брюхо получить, мориски драные!)

– Не соблаговолите ли, любезные сеньоры великаны, точнее изъяснить ваши намерения?

Вроде бы мне и привыкнуть пора, а все равно не выдержал – рот раскрыл. Вернее, он сам собой растворился – рот. «Любезные сеньоры великаны»! Ну сказанул, дядька!

– Че-че-чего?

Кажется, не у одного меня со ртом неувязка вышла!

– Дело в том, сеньоры, – как ни в чем не бывало продолжал доблестный идальго, – что мы с моим эскудеро, благородным юношей Игнасио [23], прозываемым Бланко, изволим мирно путешествовать, отнюдь ваших великаньих владений не тревожа и добра не трогая…

Ну надо же! «Игнасио»! Мне даже понравилось.

– Однако же, коли вы из племени великанов злых, до добра чужого жадных, то не будь я благородный идальго Алонсо Торибио-и-Ампуэро-и-Кихада…

Главного я уже успел приметить – именно он про «кастильских свиней» помянул. И не зря! На башке – не шапка козья – тюрбан! Навидался я таких в Гранаде! И в Алжире навидался.

А что болтают – славно! Пусть болтают.

Пока!

– … прозываемый ныне Доном Саладо, то не избежите вы доброй трепки. А посему вызываю я вас на славный бой!…

Болтайте, болтайте! А я пока считалочку вспомню. Старая такая считалочка, глупая: «Ты гуляй, гуляй, дубье! Разбегайся прочь, ворье! Первый – раз, второй – погас…»