Октябрь

«Дорогой наш брат Иван!

Пишет тебе твой младший брат Тимошка. У нас, слава богу, всё благополучно, поскидывали царскую сволочь, теперь думаем, кого дальше скидывать».

Так начал свое письмо Тимош. Поставил первую точку и задумался — не много писем написал он за всю свою жизнь, хоть и осталось за плечами добрых восемнадцать лет, а по метрике и все двадцать. Столько хотелось сказать, столько накопилось всего, а перед ним была четвертушка бумаги, крохотный квадратный листок. Великое множество мыслей роилось в голове, нужных, хороших мыслей, великих планов и мечтаний, и всё это на бумаге превращалось в корявые слова, и он писал, как тетка Палажка на деревне:

«…а еще тебе хочу сказать, что рабочие у нас тут все за одно, только нелегкое это дело. Раньше, когда думал о пятом годе или про Парижскую коммуну, то я считал, что мы по эту сторону, а контрреволюция по ту сторону баррикад. А теперь вижу, что и рядом с тобой всяких гадов хватает. Я про всё хотел написать, по теперь уже когда приедешь…

…Дорогой Иван, что я главное хотел тебе написать: на Ивановке всё благополучно. Агнеса очень тяжело болела…»

Тимош снова задумался, перебрав в уме все известные ему болезни, не остановился ни на одной и продолжал:

«…так тяжело болела, что мы даже не знаем. Очень скучала за тобой и всё спрашивала. Но теперь ничего; вернулся Спиридон Спиридонович Левчук и они вместе с Агнесой ходят на все митинги и собрания в Совет. Сейчас они с Агнесой устраивают общежитие для молодежи и скоро в него переедут. Так что, пожалуйста, скорее приезжай или хоть напиши…».

19

Когда Ткач сообщил, что партийный комитет решил добиться вооружения рабочих отрядов, Тимош подумал, что речь идет о поездке на Тульский оружейный завод. Однако на этот раз речь шла о складах в ближайшем военном городке. Всё было уже улажено, оставалось только забрать ящики и привезти на завод — такой оборот дела охладил пыл Тимоша:

— Опять в дворовую бригаду, старший, куда пошлют.

Антон Коваль оборвал товарища:

— Если так думаешь, сиди дома.

Но Тимош упрямо продолжал:

— А разве тебе, Антон, не хочется вырваться из дворовой бригады? Неужели не хочется, чтобы скорее настоящая, большая жизнь. — Ему вдруг показалось, что он повторяет чьи-то чужие слова, но Тимош не мог уже остановиться: — Революция, Антон, революция! А мы ходим с бантами, митингуем в цехе. Что-то еще держит нас. Кандалы сбили, а кандальи привычки остались. Разве не обидно, Антон?

— Не пойму, про что говоришь, — тонкие губы Коваля сжались еще плотнее, запавшие глаза уставились на друга с таким укором, что Тимошу стало не по себе.

— Я надеялся, в Тулу направят. Наконец-то, до настоящего дела дорвемся! А выходит — с одного двора на другой перетаскивать.

Подошел Кудь.

— Здорово, хлопцы-молодцы! Дорогу в комитет знаете?

— Знаем.

— Ну, если знаете, загляните через часок.

В назначенное время друзья направились в комитет. На крыльцо ступить не успели — Савва Кудь, брат Семена Кузьмича, с шумом вылетел им навстречу.

Семен Кузьмич, грозный, с потемневшим от гнева лицом, следом за ним появился на пороге.

— Трус! Баптист! Христосик! — кричал он. — Кладоискатель лопанский!

Старик заметил Тимоша, смутился, как малый ребенок, голубые глаза наполнились слезами — больно было смотреть на него. Антон опустил голову. Тимош поспешил обратиться к старику:

— Мы к вам, Семен Кузьмич!

— Вижу, ко мне… — отвернулся Семен Кузьмич, постоял немного, не глядя на ребят, потом сразу переломил себя: — Ну, давай за мной…

Движения его стали угловатыми, говорит отрывисто, резко.

В помещении комитета остановился у объявления.

— Грамотные? — указал на объявление о приеме в партию и отошел в сторону.

Тимош принялся читать вслух. Перечитал еще раз, потом еще про себя, посмотрел на Коваля, придвинулся к нему поближе, словно стараясь подбодрить. Стояли рядом, не сводя глаз с маленького листка на стене.

— Ну вот, хлопцы-молодцы, которые грамотные, передай неграмотным, — проговорил Кудь, всё еще занятый своими мыслями. Незнакомый Тимошу человек, сидевший за столом, поднялся навстречу Семену Кузьмину; ребята слышали, как Семен Кузьмич сказал о Савве: