Оковы судьбы

Поначалу, когда его сила, высвобожденная при нарушении клейма, только начинала расти, Алан много думал о ее природе. Дед, а когда он умер, то родители каждый вечер читали ему книгу о наследии Близнецов, пытаясь привить ребенку любовь к окружающим. Его воспитывали в мире и спокойствии, родители всегда холили и лелеяли своего единственного сына, но все это рухнуло невозвратно. Больше не было невинного ребенка, он умер у горящих обломков экипажа, вместе со своими родителями, рассказывающими ему сказки о мире, лишенном зла. Алан словно переродился. Он вернул себе то, что принадлежало ему по праву, то, чего так боялись окружающие, и то, от чего хотели защитить его родители. Они были не правы, твердя о пользе смирения и покаяния, упуская единственную истину – на зло нужно отвечать злом, и только им, а еще лучше – нападать первым.

– Вы сегодня припозднились, господин. – Резная дверь приоткрылась, и на порог вышла высокая стройная девушка, облаченная в одежду горничной. Ее иссиня-черные блестящие волосы были уложены в сложную прическу, зеленые глаза искрились, а с ярко-алых губ не пропадала легкая улыбка.

– Было много дел, Анжелика. – Алан приветливо улыбнулся.

– Стол накрыт. Желаете чего-нибудь?

– Нет, я не голоден, но спасибо за твою заботу.

– Как пожелаете, – горничная отошла в сторону, и Алан вошел внутрь особняка.

Внутреннее обустройство имения Рэвенделов отнюдь не лучилось роскошью и великолепием, как это было принято у соседей. Обстановка здесь была серой, неизменно вгоняющей в меланхолию, но Алану это нравилось. Он не любил роскошь и вычурность, считая помпезность, присущую всем представителям древних родов, излишней и ненужной. Мрачные стены радовали его глаз больше дорогих гобеленов, а старая мебель казалась удобней любой другой.

Пройдя по широкому коридору и выйдя в центральный зал, Алан поднялся по лестнице, ведущей на второй этаж, где находились его спальня, кабинет и много комнат, которыми никто давно уже не пользовался. Остановившись на последней ступеньке, Алан взглянул на стоящую внизу горничную.

– Анжелика, напомни Винсенту, когда он закончит отчитывать Жака и Жанну, что я все еще жду его чая. Я буду у камина.

– Как пожелаете, господин, – склонила голову Анжелика, отчего один из ее локонов, выбился из прически и упал на красивое лицо. – Кстати, он передал вам, что приходил дворецкий госпожи Кристины, Фердинанд?

– Приглашал в гости?

– Да. Сказал, что завтра, после полудня, явится за ответом. Снова откажете?

– Пожалуй.

Алан неспешно свернул вправо, по длинному коридору, на который выводила лестница. Комнаты в левом крыле особняка пустовали, так же как большинство подсобных помещений, и никто, кроме прислуги, в них не заходил. Когда-то, в давние времена, по этим коридорам сновало множество слуг, а в залах часто принимали гостей. В особняке редко стихали музыка и смех. По крайней мере, так говорил Винсент, но Алан не видел ни малейшего повода не доверять своему дворецкому. Погруженный в мысли, он двигался по коридору, на стенах которого висели широкие рамы, лишенные картин. Здесь располагались портреты оставшихся в прошлом Рэвенделов, но дед Алана лично вырезал их и сжег. Вернув себе имение, юный Рэвендел приказал не трогать рамы, оставив их безликими свидетелями безумства его деда. По словам Винсента, Роберт Рэвендел не лишался рассудка, он просто боялся. Боялся всего – своих слуг, самого себя и даже своей тени. Постоянно твердил, что чудовища хотят поглотить его, что лишь Близнецы смогут ему помочь, спасут его душу от вечной тьмы. Возможно, так оно и было, но Алан не питал жалости к родственнику. Если бы старик был сильнее, то сейчас все могло бы быть по-другому. Но Роберт Рэвендел сломался, не выдержав давления собственной крови. Он предал наследие рода и обратился за помощью к культу Близнецов в надежде спастись от себя самого, убежать от своей тени. Алан улыбнулся подобным мыслям, остановившись у двери из черного дерева. Новый хозяин имения Рэвенделов дал себе слово, еще там, на окровавленном снегу: он решил никогда ни от чего не бежать.

Толкнув дверь, Алан вошел в просторное помещение, служившее ему кабинетом, хотя большую часть времени он, естественно, проводил в подвалах. В комнате горели свечи, а огромные окна были наглухо задернуты черными шторами. Пройдя по мягкому ковру, Алан приблизился к столу, заваленному книгами и бумагами, и, положив на него трость, сбросил тяжелый пиджак, повесив его на спинку высокого кресла. Он немного постоял, глядя прямо перед собой, затем взял со стола свежий номер «Вестника Нэрфиса».